Раздался страшный рык, не похожий на животный, оттененый сталью и неминуемой гибелью. Ланс будто почувствовал родство металла с той тканью, которая была подшита в шляпу и из которой была сделана бандана. Все было просто — ни одно заклинание, на которое способен Герберт, не пробило бы защиту монстра. И уж точно, не человек состязаться в ловкости со сфинксом, пусть и искусственным. Это была абсолютная ловушка, неминуемая смерть, закрытый тупик.
Ланс обернулся — дверь не была закрыта. Значит не тупик, ведь он мог сбежать. Так просто было развернуться и броситься опрометью в чернеющий провал. А сфинкс все стоял, будто выжидая решения — сразись и умри или убеги и не забудь. Но в этот раз Ланс не почувствовал двойственности.
Принц внутри юноши жаждал схватки, достойной последней стать во век, а уродец привык к крови и боли, привык что любой враг будет повержен, стоит лишь обнажить клинок, лежащий в кармане бридж. Проныра повернулся спиной ко входу и сделал шаг вперед.
Сфинкс пригнулся, зарычал, топорща пластина, похожие на циркулярный пилы. Всего одно касание, одно неверное движение, и юношу расчёт на мелкие кусочки. Да даже верное движение и скорость на пределе сил не спасут его в этой клетке, будто специально подогнанной под габариты твари.
— Иди сюда, гнида железножопая, — прорычал Ланс.
И сфинкс послушался, он прыгнул, прыгнул и Ланс. Голем полетел назад, а Проныра, кинув себе под ноги огненную бомбочку, ринулся назад. Взрыв, пыль, и рев. Безумный рев монстра, чья лапа угодила в лапу, чьи пластины помялись и запутались в каменной кладке.
А потом, тут же, не ожидая даже стука сердца, Ланс кинул вторую бомбочку, в которую влил почти все свои силы. Огненный шар, размером с баскетбольный мяч, врезался в каменный свод и прогремел оглушительный грохот. А потом вновь удар камня о железо и теперь уже хрип, последний — предсмертный.
Осела пыль и стало видно следующее. Правая передняя лапа сфинкса была измята как тетрадный лист, уйдя в коварную яму. А голова и шея чудища, были пробиты огромной глыбой, которую выбило взрывом. Ланс чуть пошатнулся, но не от удушья как в прошлый раз, а из-за того что сил у него оставалось немного.
Но выпрямившись и вскинув подбородок, Проныра смело пошел к открывшемуся в противоположной стороне выходу. Однако, когда он дошел до поверженного голема, то остановился параллельно с его головой. Гбу дико хотелось курить, но пачку сигарет он предусмотрительно оставил в сундуке. Так что пришлось в очередной раз сплюнуть.
— Я бы назвал тебя Голиафом, — хмыкнул слизеринец, прикидывая размеры «камешка» пробившего голову непобедимого врагу, которого не возьмешь ни магией, ни мечом. — Но ты уже подох и не оценишь юмора.
И с этими словами, Ланс ушел из очередной комнаты ловушки. Оставляя за спиной очередную смертельную опасность.
Семьсот семьдесят семь шагов спустя
Геб устал. Хотя, вернее будет сказать — изнемогал, двигаясь на последнем издыхании, держась за стену рукой, как припадочный за перила психбольницы. Ноги его, покрытые синяками после спуска по желобу, болели и буквально стонали от каждого шага. Спина, покрытая маленькими ожогами от кислоты, трещала при каждом неловком движении. Бока, растянутые сумасшедшим прыжками среди каменных рук, мешали нормально дышать. Легкие, опаленные огненной стеной, плакали от слишком спертого воздуха. А нутро, нутро то и дело рвалось потерять сознание из-за магического истощения. В обычный день, Проныра ощутил бы лишь легкое недомогание после такого финта с бомбочкой, левиосой, щитами и прочим, но все вкупе — это было уже слишком для почти четырнадцатилетнего парня.
И тут, когда Ланс уже надеялся увидеть свет в конце тоннеля, он отсчитал очередные сто одиннадцать шагов и оказался в новой комнате.
— И смерть его — смерть бесславного ублюдка, — усмехнулся юноша, продекламировавший одну строку из старой книги.
Эту ловушку он, скорее всего не переживет, и все же Ланс плелся дальше. Плелся в темноте, ведь не было сил держать зажигалку, без опоры, ведь не было её здесь кроме стального стержня, так и не надломившегося внутри. Просто плелся вперед, к безумной цели, не желая признавать то, что глупцы называют — бессилием.
Но вот вспыхнули факелы. Десятки, сотни факелов в едином порыве зажегшись ярким пламенем, ослепили Проныру. Тот не выдержал еще и этого и упал. Упал, как подбитый лебедь, недавно гордо паривший в небе. Но упал — не значит сдался.