— Теперь слушай, смертный червяк! — услышал он, придя в себя. — Задание тебе дали ещё то, а всё из-за меня. Они хотели поднять из могилы вёльву, но я сжёг её тело, а пепел развеял, и теперь не у кого спрашивать будущее... Ты им под руку подвернулся, и не завидую я твоей участи! И я тоже дам тебе задание: подумай, стоит ли тебе делать то, что ты делаешь, если хочешь подольше прожить?
Внезапно Эйвери отпустили, и ощущение чужого присутствия исчезло. От неожиданности он не удержал равновесия и повалился на пол.
Очнулся он оттого, что его трясли за плечи. Медленно разлепив глаза, он увидел, что над ним склоняется тот самый староста шестого курса с незапоминаемой фамилией. «Старосты обходят школу, — вяло подумал Эйвери. — Значит, уже ночь. А я второй раз за двое суток падаю в обморок».
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил староста, видя, что он приходит в себя.
— Я шёл из библиотеки, — поведал Эйдан, желая только одного: спать. — Больше ничего не помню...
— Переутомление, — поставил староста диагноз. — И истощение. Ты сегодня не явился на ужин, за обедом съел только кусок пирога, и на завтраке тебя тоже не было. Хотя нет, Долохов заворачивал два бутерброда, но это всё равно мало. На Зельях ты устроил взрыв и даже не почесался. Хотелось бы знать, как это всё связано с тем, что вы затеяли с Ноттом и Крэббом?
Сон у Эйвери сняло как рукой, и он вытаращился на старосту.
— Ты откуда всё знаешь? — спросил он.
— Наблюдаю и слушаю, что болтают в гостиной, — усмехнулся тот и стал похож на довольного кота, даже карие глаза заблестели в свете факелов. — Мои будущие работодатели говорят, что у меня хорошее аналитическое мышление. А теперь вставай, опирайся на меня, и потопали в Больничное крыло.
18 декабря 1972 года, начало второго ночи
Эйвери в двадцатый или в тридцатый раз перевернулся на другой бок и, прищурившись, оглядел Больничное крыло. Одинаковые койки стояли в палате в два ряда, ровно застеленные белыми простынями, и в этом не было ничего интересного. Однако лёжа Эйдан мог сколько угодно смотреть в окно, за которым чернело небо с висящими на нём яркими искорками звёзд.
Когда староста довёл Эйвери до Больничного крыла и сдал колдомедику с рук на руки, мадам Помфри осмотрела пострадавшего и подтвердила диагноз: переутомление. Тут же был вызван домовик, который принёс Эйдану ужин. А пока колдомедик ходила в свой кабинет за Укрепляющим зельем, староста шестого курса присел на соседнюю койку.
— Так ты не ответил, — промурлыкал он, и Эйвери чуть не поперхнулся какао.
— Если хочешь нас шантажировать, ничего не выйдет, — сказал он. — Мы уже всё попробовали, и у нас не сработало. Больше мы к этому не вернёмся, понятно?
Староста презрительно скривился.
— Ещё не хватало вас шантажировать. Просто исследовательский интерес...
— А ты после школы случайно не в Отдел Тайн собираешься? — как бы невзначай спросил Эйвери, откусывая пирожок.
Староста мигом растерял весь свой независимый и подчёркнуто официальный вид.
— У тебя что, тоже аналитическое мышление? — подозрительно спросил он.
— Не-а, — Эйвери помотал головой, стараясь выглядеть безобидным и слегка придурковатым. — У меня интуиция хорошая. Ты сам сказал, что собираешь и анализируешь информацию и что на твоей будущей работе это очень важно. И потом, ты всегда держишься так, что тебя не очень заметно. Прямо невыразимец. Вот я и подумал...
— Ага, интуиция, — фыркнул староста. — А сам логическую цепочку построил. Хитришь, Эйвери!
— А ты можешь сказать, что и кому пишет Кэрроу? — спросил Эйдан просто чтобы подколоть его. — Не знаешь?
Староста понял сразу, наверняка и за Амикусом тоже наблюдал.
— Письмо сестре он пишет, — сказал он. — Потому что когда он в последний раз так же страдал, письмо он отправил не со школьной совой, а со своей домашней.
— А почему Алекто? — спросил заинтригованный Эйвери. — Может, родителям?
— Потому что в прошлом году, когда она ещё училась, он такой дурью не маялся, — объяснил староста. — А теперь давай сюда свою сумку, и я пошёл. Долохову скажу, где ты обретаешься.
Он встал и протянул Эйвери руку:
— Всего хорошего.
— Спасибо, — поблагодарил Эйдан, сжимая сухую прохладную ладонь. Он проводил уходящего шестикурсника взглядом и в который раз отметил, что в его облике, походке и манере держаться определённо есть что-то кошачье.
Когда мадам Помфри напоила Эйвери смесью укрепляющих зелий, он притворился, что засыпает без посторонней помощи, и она оставила его в покое.
Но Эйвери не спал. Он ворочался с боку на бок и со всей доступной ему слизеринской расчётливостью обдумывал ситуацию.