Выпроводив просителя попытались вернуться к нашему с Анатолием плану. Сегодня мы добивали месячный комплект научно-технической периодики стран развитого капитализма.
Ничего особо интересного и доступного комментариям с высоты моих знаний так и не нашли. Разве порадовало очередное эхо провокации с холодным синтезом, но тут уже и добавлять было нечего.
Вот только вникать дальше что-то мешало, чувство чего-то упущенного, не родившейся мысли. Анатолий, мой ежедневный исповедник и аккуратный классификатор запятых, заметил мой задумчивый вид и сразу же сделал стойку:
— Что?
— Что-то — неопределенно покрутил пальцами я — забыл что потерял…
Немного помолчали. Но в голову, как назло уже лезло совсем другое — то Музыкин с коньячной мнемоникой, то гипнотизеры — неудачники.
— Знаешь, что-то оттуда, из той жизни, но не понимаю… ничего конкретного. — все, что я смог выдать.
— Так, ладно, о чем мы там трепались, Корея? — не выдержал Толя — нет? тогда Федор?
И начал изображать театр одного актера в замедленном воспроизведении. Не смог только точно восстановить схему взносов и кредитов кооперативного строительства. Замолк, пытаясь припомнить. А у меня в голове наконец щелкнуло:
— Есть — и я закрепил успех щелчком пальцев — кооператив…
— И что с ним не так? — почти расстроился Анатолий, ну да кооператив — не нобелевка.
— Что? Забытый запах той жизни… неприятный такой запашок.
Анатолий ожил, а я продолжил. С грехом пополам припомнил схему финансирования и даже начеркал ее на листочке:
— Смотри что получается, своими взносами, или кредитами, неважно, новые члены фактически оплачивают долги предыдущих. Частично конечно. Второй и третий подъезд доплачивают первому, дальше корпуса, дома. Там вроде чуть не микрорайон построиться должен. Цены поэтому низкие нарисовать смогли — это значит там целая очередь, наверняка.
Дальше, у людей на руках что? Членские билеты и квитанции о том, что ИХ кредит перечислен по ИХ заявлению ИХ кооперативу. И все, по большому счету. Остальное — договора и прочее — мусор.
Вот теперь скажи мне Анатолий, что будет года, скажем через три, когда вместо тысячи квартир окажется сотня-две? А денег нет и не будет. Представил? И кто виноват? Сами кооператоры? Ну и что, само-собой, делать?
А за год-два, авторы этого цирка, следы заметут и постараются раствориться на просторах, а может и дальше. Оставят на хозяйстве орденоносного дедушку — и делай тогда что хочешь с этим кооперативом.
Суммы представь. Ладно, счета еще обналичить нужно, но и нала будет прилично. Да и на всякие взаимозачеты по стройматериалам и услугам времени вдоволь.
Постановлению о господдержке кооперативного жилстроя сколько? Года еще нет, так? Сколько же им конвертов раздать пришлось, за проект, разрешения, согласования и прочее? Дальше, а ты уверен, что вообще какой-нибудь замначальника ОБЭП или младший прокурор уже не куплен, с потрохами или в темную, как предохранитель и источник информации?
На последних словах Анатолий заметно посмурнел. А рассказами о митингах в той, другой моей жизни, я добил его окончательно.
Музыкина я лицезрел уже через пару дней. Новоиспеченный генерал предстал в гражданской ипостаси неприметной поношенности и без шляпы. Втроем, с ним и Анатолием, мы посреди рабочего дня распивали кофе в дороговатой новой кафейне, в витринных окнах которой проводится ежевечерняя выставка девиц.
Сейчас зал был пуст, если не считать двух парней, одетых этак "слегка под хиппи", ну в моем понимании. Только, разумеется, по советски сдержанней. Да и прически у них здорово выбивались из образа. Но таиться им видимо особой необходимости не было — иностранные шпионы явно отсутствовали. Зато были вьетнамки — не представительницы работящего братского народа, а несуразные инопланетные панамки с козырьком из мне неизвестного растительного волокна. По мне — так пионерская газетная панамка в бюджетном исполнении, но здесь — последний писк экзотики. Ладно, не этот белый конус, и то хорошо. Впрочем этих парней, понятно, считать и не надо было.
А вот про работу сегодня можно было уже забыть. Рассказывать пришлось долго, повторяясь, вспоминать примеры и полоскать горло чашками единственного и не лучшего сорта кофе. И отвечать, объяснять, отвечать. Находясь при этом в состоянии изрядного удивления — Музыкин захватил с собой свежий экземпляр московского "Человека человеку", который просто "чел" в народе. А в нем обведены целых четыре объявления. Четыре объявления о наступлении новой эпохи.