Степан Разин кричал в толпу:
— Я пришёл дать вам волю!
Но не уточнял — чью.
Я сюда пришёл — дать свою волю. Я морально готов к конфликту. Вплоть до — «с летальным исходом». Даже провоцировать не пришлось — всё сами сделали.
«Встречают по одёжке, провожают по уму» — русская народная мудрость. Одёжка у меня… так себе — безрукавочка потёртая. Вот они меня тк и встретили. Но «провожать» местных — буду уже я сам, по моему «уму».
Понятно, что в тайне такие дела не удержать, городские власти не сегодня-завтра обязательно заявятся. Морально-то я к конфликту оказался готов, а вот юридически… Поэтому особенно важно, чтобы хозяйка все наши действия подтвердила. Не со страху, не «из-под топора», а добровольно и от всей души.
Наши люди барахло перетащили, в усадьбе разместились. Дело к вечеру, Аннушку вывели. Заплаканную, от слёз опухшую. Это она по ключнице так переживает или вообще?
«Вчера весь день проплакала. Придумайте мне причину».
Приживалки под белы ручки ведут «дону Анну» к часовенке. Будто на заклание. Впереди попик с кадилом вышагивает. Я следом топаю. «Как дурак с вымытой шеей» — убедили новую однорядку одеть, сапоги смазные. Всё проверяли, высматривали. Ни безрукавки, ни торбочки моей — не взять.
«Что это? — думал философ Хома Брут, глядя вниз, несясь во всю прыть. Пот катился с него градом. Он чувствовал бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение».
Когда завариваешь кое-какую не вполне традиционную операцию… «бесовски сладкое чувство». Рейдерство с привкусом мертвечины и православия.
Сперва — молитва в самой часовенке, после свели девушку вниз, сняли с неё верхнюю одежду, платки, уложили на землю перед саркофагом. Снова попик молотит что-то из Псалтыря.
Иоанн Златоуст говорит:
«Вид гробницы святого, проникая в душу, и поражает ее, и возбуждает, и приводит в такое состояние, как будто сам лежащий во гробе молится вместе, стоит пред нами, и мы видим его, и таким образом человек, испытывающий это, исполняется великой ревности и сходит отсюда, сделавшись иным человеком».
Вот чего мне не надо — «сам лежащий во гробе… стоит пред нами». Покойников подымать… такое к ним неуважение — мне не свойственно. Особенно, в варианте «Каменный гость».
Поставили пюпитр-аналой, Псалтырь на него грохнули.
Ну, Ванюша, запевай.
А называется это Неусыпаемая псалтирь. Потому как читают непрерывно. Вот я ночь отмолочу, потом попик придёт. А начнём мы… с простенького начнём, с канона об усопшем:
Чем-то напоминает протоколы заседаний римского Сената времён поздней империи:
«Император Валентин… («Слава императору» покричали 12 раз)… победил армян («Слава императору» — 18 раз) и вскоре прибудет в Вечный город («Слава императору» — 23 раза, всеобщее вставание — 4 раза, рукоплескание — 6 раз)».
Хомосапиенсы любят долбиться. Не в том смысле, как вы подумали. Хотя… тоже про любовь.
«Тема сегодняшней лекции: любовь. О любви мужчины и женщины вы и так всё знаете. О любви мужчины к мужчине говорить запретили. Поэтому поговорим о любви народа к партии».
На моей памяти только Владимир Семёнович мог сказать в зал:
— Не надо аплодисментов. Чем больше вы хлопаете, тем меньше я успею.
И зал замолк.
Такой уровень народной любви недоступен ни президентам, ни генсекам, ни императорам. Ни самому ГБ.
А господь-то у нас того… — с одного раза не понимает. Вот и долбишь. Как долбодятел. Виноват — как служитель культа.