Множество «возможного» в научно-технической области — часто единственный козырь очередного попандопулы.
Некоторые попаданцы достаточно корректно используют второе множество — известные организационно-социальные решения: индустриализация-коллективизация, демократизация-милитаризация…
Но есть третье множество — множество ситуационных заготовок. «Фанфики».
Умение обнаруживать сходство между литературными и жизненными ситуациями, способность «войти» в них — экономит массу сил и времени, душевной и умственной энергии.
И позволяет находить новые, неочевидные для туземцев пути, выбирая их из литературного «множества возможного», из неизвестных ещё туземцам ситуаций и сценариев.
«Фанфик» — мощнейшее оружие попаданца. И его надо использовать осознанно.
Две вещи идут в жизни моей рука об руку: вспоминал я прежде читанное да слышанное и к делам своим применял. И обратно: сделав дело, стремился понять — а что именно сделал, как? Поняв же и запомнив, применял и после.
История с захватом подворья Анны оказалась для меня весьма важной. Все три основных элемента такой операции: получение информации изнутри целевого объекта, мирное проникновение ограниченными силами с быстрым, без разговоров да угроз, переходом к насильственным действиям, подавление воли официального лидера и физическое устранение неофициального — десятки раз повторялись в разных вариантах. Сиё дополняли мы деталями, вроде применённых здесь: закрытие изнутри периметра, показательные казни, воздействие химическими и теологическими средствами…
Сия система позволяла избежать традиционных конфликтов с многочисленными потерями и разрушениями. Однако же требовала и умов иных, и способов необычных.
Часть 42. «Такой высокой, полной груди…»
Глава 226
Лодейка ушла. Надеюсь, дойдут без особых приключений. Там и семейные, и вообще — не «зачинщики», а «пособники».
Ходыновну я тоже оправил: «завод на помалкивание» вот-вот закончиться.
Новую тему ей задал: подслушивание и подглядывание. Роль доверенного стукача её увлекла. По Бубе, «оригинальному одесскому куплетисту»:
— Вы посылаете меня агентом в Аргентину. И там, в танце, я передаю вам секретную информацию.
Теперь либо научится молчать и говорить только в нужные уши, либо — свои же пришибут.
Очень даже возможно. Ну, кроме последней строчки. Тут уж — увы…
Пустынно стало в усадьбе. Главари, которые «с ключами» — в порубе сидят. По внутренним делам уже основное понятно. Но есть внешние связи: скупщики краденного, контактёры, должники в городе.
В русской классике второй половины 19 века о персонажах часто говориться: «держал закладную». Здесь — так же.
Украл человек чего-нибудь. Ну, например: «седло персидское изукрашенное». Продал. А дальше? Банков-то нет. Инвестиционных, трастовых, пенсионных… — аналогично. И куда эти куны с ногатами? В горшочек да в погреб?
В мирной ситуации разумный человек вкладывает свободные средства так, чтобы они прибыль давали.
Не надо думать, что в Средневековье финансы строятся исключительно на повелительном наклонении от архаического глагола «ховать»: «Вот тебе золотой портсигар и х… в карман».
Векселя запускают в этом веке тамплиеры: они организуют трафик паломников из Западной Европы в Палестину, и им нужна такая форма ценных бумаг.
Закладные, как и само понятие «trust» — из предыдущего века.
Рыцари отправлялись освобождать «Святую Землю», выдавали закладные иудеям-ростовщикам (владение основным видом собственности — землёй — иноверцам запрещены: какая вассальная клятва от нехристей?), а управление имуществом поручали деревенским старостам. Которых и назывались этим словом «trust».
«Песнь о моём Сиде» чётко показывает: ни одно серьёзное богоугодное дело без аккумуляции денежных средств невозможно. Вот и приходиться «рыцарям веры христовой» кланяться иноверцам, людям «подлого сословия», пускаться в мошенничество как Сиду Кампеадору… Аристократы — что взять. Сами-то накопить не могут.
На «Святой Руси» сходные проблемы решаются долговыми грамотками. Схема такая: тиун у боярина что-то украл, продал, деньги дал в долг купцу или ремесленнику. 20 % ежегодно ему капает. Не «капнуло» — пошли в суд. В покрытие долга обращается всё имущество, включая персону самого должника и его семейство. Жёстче, чем при обычном разбое: у татя семья, если не доказано соучастие, остаётся на воле.