Мои «порубки», которые в порубе сидят, надавали в долг немало, грамотки я сыскал. Но получить процентные платежи, взыскать долги… нужно время. А у меня банкет на носу!
Ещё в усадьбе Аннушка осталась.
Совсем девушке нехорошо — лежит, стонет. Сильно я её обработал. Вечерком забегаю поболтать. Приучаю к себе, диагностированием занимаюсь:
— Здесь болит?
— Ой!
— А покажи-ка ты мне: правильно ли ты мужнину ладанку вложила? Не жмёт? Не натирает? Не выпадает? Давай попробуем встать и пройтись. Ай-яй-яй. Давай-ка на место вставим. Ленишься ты, Аннушка. Держать надо крепче.
Один из тестов для начинающих наложниц в гареме османских султанов состоял в следующем: в девушку наливали немного красного вина и предлагали исполнить обязательную танцевальную программу на платке белого шёлка перед приёмной комиссией. Если после танца на шёлке появлялись винные пятна — соискательницу отчисляли и отправляли трудиться в казармы янычар. Такова суровая турецкая специфика гаремного кастинга.
Судя по нашему с Аннушкой подземному опыту — девушку надо готовить. Пусть она об этом всё время думает. И соответствующую мускулатуру развивает.
Заодно я слушаю много интересного про местную элиту. Кто, с кем, как… Какие они все дуры, уродки и воображалы…
Остаётся, собственно, исходная задача: организовать Акиму дастархан.
Надо и дёшево, и… весело. Как-то взпзд…ся. Но — без уелбантуривания!
А людей-то нет! Простой обед — проблема. Двор ещё подметается, а кони нечищеные стоят.
Нету у меня людей! Нету! И взять неоткуда. Брать местных… на руководящие должности… А они — бздынь… и свалят.
«Грош» — исконно-посконная мелкая славянская монета. Тут таких «грошей»…
Это я к тому, что и в суд такого туземного «гроша» притащивши, буду иметь одни неприятности: у них тут родня, друзья-знакомые, соседи-подельники… «ну как не порадеть родному человечку?». Судейские… по родству или за мзду… А я — чужак. «Мздите сильнее»…
А что говорит Маугли — «Закон предков»? А «Закон предков» в формате «Русской Правда» говорит мне, что на пост ключника или тиуна надо ставить холопа.
Которого можно казнить, по всякому поиметь, хоть бы и кнутом до смерти, который меня в суд не потянет и сам в суде выступать права не имеет. Который даже и убежать не очень-то рискнёт. Потому что каждый, кто хотя бы дорогу ему показал, становится преступником.
Осталось только найти такого, который это понимает. А ещё имеет мозги и желание работать. И опыт руководителя крупного хозяйства, и нормальное здоровье, и без заморочек по любым темам, и… и чтобы чувство юмора было. Поскольку работать с «человеком, который не смеётся»… Отвратительно.
Ваня, а луну с неба не надо? — Ну вот: сам спросил, сам ответил.
Но деваться-то некуда!
— Николай, где в городе луной торгуют?
— ?!
— Ой, извини — где невольничий рынок? Завтра торг будет? Вот и сходим.
Поутру топаем на Рачевский конец. Название такое. Предместье называется Рачевка. То ли раки здесь когда-то водились, то ли местные по понедельникам раком ползают.
Традиционно невольничьи рынки выносятся из городских стен. Из соображений безопасности. Не столько социальной, сколько эпидемиологической — мрут холопы часто.
Пришли-посмотрели. Я-то думал… А оно-то… сплошная рутина.
Место, огороженное высоким забором. Навесы, сараи какие-то. Под навесами сидят на земле люди. Немного, с полсотни. Большинство — семейные, с детьми.
У одной стены кучка женщин и девушек.
О! Гурии-гейши-баядерки! Сейчас танец живота плясать будут!
Не-а. Тоже сидят. Одетые. Шагах в трёх — несколько покупательниц. Осматривают и щупают груди продаваемых рабынь.
Не понял. «Святая Русь» — страна лесбиянок?!
Разговаривают, спрашивают:
— Сколько детей было?… Хорошо ли кормила?… Умеешь ли вышивать бисером?…
В Древних Афинах рабов и рабынь выставляли на продажу голыми, с выбеленными от ступней до коленей ногами, привязанными за руки к столбу или к потолочной балке. Здесь такого стриптиза нет — климат другой, отношение к обнажённому телу — иудейско-христианское, а не греко-римское.