— Чимахай, выдохни. Ты ещё тут у меня в обморок упади! Я ж тебя не вытяну! Итак, есть 4 сущности. Первая — бог. Он, по определению, непознаваем и непредсказуем. «Пути господни неисповедимы». Он настолько… не такой, что мы не можем даже сказать: он — есть, или его — нет. К нам это отношения не имеет. Вторая сущность — вера. Это свойство не божеское, но человеческое. К богу отношение имеет… косвенное. «Вера в ложных богов» — слышал? Есть бог — нет бога… к вере… совершенно безотносительно. Третья сущность — религия. Как ходить, что говорить, чем махать и куда лбом бить. Набор текстов, правил, ритуалов, утвари… К богу… а оно ему интересно? Сколько конкретно раз ты стукнул лбом в пол? К вере… ортогонально. В смысле — перпендикуляр. Ну, одних в вере укрепляет и поддерживает, других отвращает и развращает. Настучал себе шишек — чист аки агнец, иди — греши дальше. Четвёртая сущность — церковь. Это просто организация. Для наведения порядка в сомнище людей, имущества, недвижимости, слов, телодвижений… Исполняет четыре арифметических действия: отнять и поделить. Но и — складывать и умножать. Есть религии без церкви, есть множество верующих без религии… Вот только в эту мешанину не надо ещё и бога вмешивать! Так вот, твоя вера, пока она глупостями наружу вышибать не начала — твоё личное дело. А с двумя последними сущностями надо разбираться. Надо им научиться. Вот за этим я тебя и посылаю. Присматривайся — что и как делают «истинно уверовавшие». Какие у них… «два притопа, три прихлопа».
Чимахай, старательно загибал пальцы вслед за моим перечислением сущностей. Но «хореографическое» завершение его взбесило:
— Так вот этому — эти бл…ди в монастыре и учат?! Танцам?! За такие деньги?!
— Но-но, осади. Чертей — нет, а вера в них есть. Вот с этой верой в чертовщину ты и будешь воевать. С порождениями кошмаров спящих человеческих разумов. Со страшилками, которыми пугают себя и друг друга здешние… «подобия божии». Помнишь «божественную цаплю»? Она же вас страхом держала. Вашим собственным страхом.
— Ох уж… и по сю пору… иной раз вспомню…
— Это хорошо, что её вспоминаешь. И меня запомни: всякая бесовщина — видимость и глупость. Человеческие. Один — увидел, недоглядевши, другой завопил, недослушавши, у третьего и вовсе ума отродясь не было. Все бесы — здесь, у человеков между ушами.
— Вона как… А разница?
— Тю! Вот кричит, к примеру, кто-нибудь из наших пассажиров: — Чёрт! Там! В ракитовом кусту! — Ты надеваешь облачение, опоясываешься, молишься и причащаешься, гонишь барку к берегу, лезешь на обрыв, поливаешь куст святой водой, возжигаешь фимиам, машешь крестом, читаешь Псалтырь… пока чёрт не уберётся в своё пекло. Это если черти есть в природе. А если они только в головах — бьёшь этой же Псалтырью по голове крикуна. Когда бедняга очухается — никакой бесовщины он уже не увидит. Результат тот же, а трудов куда меньше.
— Да уж… Тебе, Иван Акимыч, легко говорить. Ты вона сколько подвигов посовершал, сколько нечисти поистребил. У тебя вона, и дрын волшебный, убивающий.
— Ой, ты ещё сказку про меч-кладенец расскажи! Мечта лентяя. Ворогов-то не меч рубит, а мечник. У тебя на лесосеке кто дерева валяет? Топоры твои или ты сам? Может, тебя даром кормят? А дрючок мой… вспомни, сколько времени прошло, как он никого не убивал. Вот же — просто палочка. Слуг нерадивых подгонять, на непорядок указывать. Очень даже мирная приспособа. Бог даст — так и впредь будет.
В очередной раз я оказался плохим пророком: «бог не дал» — в первую же ночь нашего плавания нас пришли резать.
Осенью Чимахай вернулся в Смоленск. Перед отъездом мы ещё несколько раз разговаривали о делах божественных. Он был принят в Свято-Геогиевский монастырь послушником и окрещён заново под именем Теофил — «возлюбивший бога». Смесь его собственного опыта, моих наставлений и монастырского научения дала своеобразный результат: он уверовал. В Создателя, но какого-то своего. Всех остальных богов он почитал бесовщиной. Если православие ещё как-то терпел, хотя священнослужители вызывали у него стойкую неприязнь, то муллы или раввины, шаманы, волхвы, жрецы Хан Тенгри или Перуна являлись для него слугами бесов.
Через три года он пришёл ко мне во Всеволжск. Поклонился, перекрестился, взял припасов и ушёл в лес. «Понёс благую весть местным жителям». Физическая сила и сильная вера, навыки выживания в лесу и обоеручного топорного боя… Ни люди, ни звери, ни дебри лесные не могли его остановить. Прозвище его скоро стало: «Убийца богов». Десятки разных племён и народов пугали этим именем детей своих. Широкий след протянулся за ним и его учениками по окружающим землям. Кровавая колея, заполняемая ныне храмами православными.