Возражающие — один — опробовал ещё одну мою инновацию — килевание. Английский вариант с началом маршрута на мачте мы не использовали — мачта хлипковата. Но и просто выпученное лицо «испытателя» с текущей из носа и ушей кровью, создало у присутствующих ощущение сопереживания. Особенно усилившееся через полчаса, когда персонаж перестал дышать.
Из-за включения в состав «тягунов» — разбойников, у них «руки за спину» и в наручниках — и просто безруких, одноруких, сухоруких… Пришлось переделать бурлацкую упряжь.
Эта лямка — что-то из всемирной серии «душа не принимает».
Удивительно: исконно-посконное занятие, бурлаки таскают лодки по Руси почти тысячу лет. Таскают лямками поперёк груди. Ну ведь тяжело же! Рёбрами-то, практически — сердцем.
У меня разбойники не смогут подправить лямку — руки сзади застёгнуты. Лямка сползёт обязательно — натяг переменный. Поэтому строим «лифчик» — добавляем к лямке на груди — лямочки на плечах.
Подумавши, делаем эти лямочки широкими и с нижней стороны мягкими. Как у тяжёлых рюкзаков. Теперь бурлак тянет барку не грудью, а плечами и спиной.
Конечно, наклон меняется, вектора сил чуть иначе, но так же значительно легче! Почему не додумались? Потому что лошадь на постромки грудью налегает?
Никогда прежде не бурлачил. «Бичевать» или «бичарить» — доводилось. Это — занятие «бича», «бывшего интеллигентного человека». А вот «бèчевать»…
«Ходить бечевой»… — чему только не научит бедного попаданца «Святая Русь»!
А вот пульманы гружёные катать приходилось. Гружёный вагон брутто — тонн 80. Восемь мужиков его нормально катят, ещё и анекдоты травить успевают. Но, конечно, по ровному. И не сразу — когда напряглись и сдвинули.
Барку тащить, по моему ощущению, куда тяжелее. Вода — не рельсы, колёса и подшипники, специально предназначенные для перемещения грузов. Усилие идёт чуть в бок, речной песок — не утрамбованное полотно со шпалами. Но и барка — не пульмановский вагон, раз в десять меньше.
Чуть разобрались с упряжью и командами — ветер кончился. Поворот реки, за ним ветровая тень. Парус спускай, к берегу приставай, команду выгружай и настраивай.
Кстати, команды «спустить паруса — поднять паруса» на здешних судах имеют прямо противоположный смысл, по сравнению, например, с веком 19.
Здесь — съёмная мачта. Сначала её поднимают и закрепляют растяжками к носу, корме и бортам. Потом, подёргав верёвки и убедившись в их натяжении, хозяин даёт команду тащить рей. Его тащат канатами вверх по мачте через неподвижный блок. А парус прикреплён к рею и поднимается вместе с ним. «Поднять парус» — при съёмном рее — увеличить парусность судна.
Так здесь ходят драккары и кнорры, скедии и лодии. Даже немецкие коггы, первые суда на севере, впервые оснащённые в этом 12 веке рулём и румпелем взамен рулевых вёсел, несут съёмные реи. Тянуть вверх бревно, на котором висит 200 квадратных метров мокрого основного паруса… на мокрой, качающей палубе…
Позже рей будет крепиться к мачте намертво. А парус — к рею. Поэтому «поднять парус» будет означать «поднять нижний край паруса к рею», то есть — уменьшить парусность.
В Российском императорском флоте использовали команды: «поставить паруса — убрать паруса», что обеспечивало однозначность при любом типе парусного вооружения. А известные строчки:
означают не подготовку корабля к выходу в море для поиска романтики в форме очередного акта морского бандитизма, а сброс скорости перед началом швартовки или намерение лечь в дрейф.
Для нас каждая швартовка — проблема. Нет, причалить к берегу — просто. А вот потом сдвинуться… как вагон на подъёме. Час бились. Только когда я Толстому Очепу скипидаром… прямо по свеженьким следам от Ноготка… А что делать? Но как побежал! Мог бы и в одиночку барку утащить. Я едва успел на борт запрыгнуть.
Я взвинчивал темп, не давал делать никаких остановок, кроме быстрой смены «упряжек». Мы же на воде? — Делаем по-морскому: вахта — подвахта — отдых. Отдых, питание, вспомогательные работы — всё на борту, стан на ночь не ставим.
За 8 часов быстрого хода бурлаки не убиваются так, как за обычные 12–14. Поэтому идём в три смены и куда быстрее. До Дорогобужа — за 4 дня вместо 10.
Эта история — из первых оснований для сказок о моих «летающих кораблях». Будто бы я лодейки колдовством из реки вынимал и по воздуху в нужное место переносил. К сплетням о моих «бурлацких забегах» после и другие выдумки добавились. А всего колдовства-то: людей долгим трудом без отдыха — не утомлял, чуть подумавши, лямку бурлацкую переделал. Чуть подумал — колдун, чуть свободы дал — чародей. Сбегал «бечевой» чуть быстрее — волшебник. Про такое волшебство россказни — для дурней да лентяев отговорка.
Глава 237
Я — не ГГ, я — ДД. Я это уже говорил? И что «огород надо копать каждый день на всю глубину штыка» — тоже? Тогда вы понимаете, что я инстинктивно обустраиваю свой вероятный обычный торговый маршрут. У меня уже есть опорные точки в Коробце на Угре, в Елно на Десне, усадьба в Смоленске. Теперь надо сделать что-то похожее где-то здесь — в Дорогобуже, в точке выходе моего маршрута на Днепр.
В самом городке как-то не складывается. И быстро ничего не делается — опять идёт традиционная фигня с возчиками. Просто держать полсотни ртов на постоялом дворе — я же голый останусь! Моих «кандальников» аборигенам показывать вредно: вопросы начинаются. И так далее, и тому подобное.
Это не на один-два раза, которые можно бы и перетерпеть. Это будет регулярно. Туземцы будут наперёд мою «дойку» планировать:
— Вот придёт придурок лысый — поправит наше материальное положение.
Акима я послал к Немату — посмотреть, как дела идут и насчёт возчиков договориться.
Правду сказать… не могу рассказывать Немату как я его сестрицу Варвару… угробил. Не могу. Лжа мне заборонена. А изобретать… дозированную правду, строить умолчания, подразумевания и намекания… Тошно мне. Болит ещё.
Аким по деталям отговорится незнанием, а я покачу в другую сторону.
Сельцо там интересное. Большие Елбуны — называется. Там семья покойного кирпичника Жиляты проживает. Надо донести скорбную весть о внезапной и скоропостижной… отца семейства. И должок взыскать, за покойничком оставшийся.
Приехали на место, сунулись в знакомое подворье, а там гулянка. По случаю чьих-то именин, окончания Петровского поста и наступления праздника Петра и Павла.
Местные селяне постоянно пребывают в одном из трёх состояний: строгий пост — холодная пища без масла; нестрогий пост — горячая пища с растительным маслом; обжираловка. Третью фазу мы здесь и наблюдаем.
Теперь понятно, почему обеспеченные люди на «Святой Руси» толстые — «разгрузочные дни». Зоотехники давно установили: если корову то — кормить, то — нет, то привесы увеличиваются — животное жрёт в запас. В точности по православному уставу постов.
Сейчас Петровский пост закончился — народ отъедается. А впереди Успенский пост маячит — он ещё жёстче: «В понедельник, среду и пятницу Церковный Устав предписывает во время Успенского поста «сухоядение», во вторник и четверг — вареную пищу, но без масла, по субботам и воскресеньям разрешено вино и масло».
Кто это сказал, что всухомятку питаться — язвой желудка обзавестись? Полная ересь, ибо — «на всё воля божья». И на язву — тоже. То-то они и мрут в 30–40 лет. Такое ощущение, что режим православного питания имеет целью вообще отучить население от кормления. Как на плакате в стройотрядовской казарме: «Здесь не пьют, не курят и скоро есть перестанут».