«Лампочки Ильича» у меня нет — Каширскую электростанцию строить не будем. Да и нефиг повторяться! В 21 веке есть уже технологии, позволяющие избежать проблем от главного недостатка торфа — сырости, снизить взрывоопасность от прессования торфяной пыли, организовать эффективное горение в кипящем слое…
Прав был царь Соломон: «Во многих знаниях — многие печали».
Я бы проще сказал: «Понимание последствий — приводит к импотенции».
Хочется побиться головой об дерево. Оттого, что у меня нет «кипящего слоя». Но — не конструктивно: ни дереву, ни голове — лучше не будет.
Поэтому: насущное и реальное — гончарный горн.
Нашли на краю болота незатапливаемое место. Два холма, лесом заросшие, ручеёк между ними… даже не бежит — мокреет в траве.
И начали строить лестницу. Для отмучивания глины. Первый известный мне прототип построен при основании Афин. Похоже, «сильно древние греки» прямо из-под Парфенона глину отмучивали.
Смысл простой: строишь каскад соединяющихся ящиков по склону. В верхний — засыпаешь размолотую глину, заливаешь воду и… и подливаешь воду. Тяжёлая фракция ложиться на дно, лёгкая — смывается в следующий ящик. Что надо помешивать, что надо выставить сливные дырки правильно, что глина просто должна в воде вылежаться… это Горшеня и без меня знает.
А вот чего он не знает, что стало моим личным «фигурным болтом» — каолин.
Каолин — «белая глина»? — Не-а. Может, в Китае он и белый, а вот на Руси… На самом северном куске вотчины нашёл глинище. Ну, глина и глина. Наша, из которой кирпичи делаем — как-то… здоровее выглядит. Копанул кусок для образца. Горшеня просил приносить всякие камушки, да я и сам до геологического музея додумался. Уже штук десять только полевого шпата и кварца собралось!
Горшене принесённый мною шмат не понравился. И правда, какая-то она… больная. Серым отдаёт. Я уже собрался выбросить, но…
У моей дочки было нормальное детство. В смысле: она ходила в школу, и там были всякие кружки. Естественно, вечерами. Естественно, мне приходилось её встречать. Естественно, она опаздывала и просила посидеть. «Отец-молодец — на завалинке сидец». Прикол в том, что одно время она занималась художественной керамикой. Вылепленная ею синяя рука долго использовалась мною в качестве пепельницы на балконе.
— Папа! Непрофессиональный взгляд не различает гончарную и фарфоровую глину. Они, даже уже подготовленные и очищенные, обе красные. Только каолин отдаёт в серый, а гончарная — в коричневый. Без опыта их можно различить, только положив рядом два куска.
Вот шмат глины от Христодула. Положил свой рядом. Отдаёт в серый? — Ещё как отдаёт! Вторичный каолин, он же — каолиновая глина. Очистим, добавим кварц, шпат. И костей! Русские люди постоянно кушают русских животных — костей много. Костяная зола — совсем не проблема. И будет у меня твёрдый фарфор. Лучше китайского! У них-то фарфор мягкий.
Мне немедленно представился родительский домашний парадный сервиз. Из той эпохи, когда «Русский с китайцем — близнецы-братья».
Вот это я сейчас… прогрессну! До Дмитрия Виноградова ещё 600 лет, а я забабахаю «русский фарфор». И будем мы с китайцами не нефтью, а чашечками расплачиваться.
Горшеня старательно насаждал технологическую дисциплину среди нескольких чудаков, которые рискнули отозваться на вопрос:
— Гончаром будешь?
А я старательно подглядывал и воспроизводил операции промывания, разминания и перетаптывания.
При подготовке глины семейство гончара раскатывает глину по полу и пляшет на ней. Такое, хорошо известное из народных танцев, топотание. Получается глиняный ковёр. Его скручивают в рулон и снова шеренгами, и колоннами… Перемин называется. Сталь «дамасская» слышали? А на Руси так горшки делают.
Я особо не выёживался, коврик у меня получился небольшенький. Такой… прямо-таки правоверный коврик. Как для намаза в метро. Вылепил чашку. Думал — пиала будет, но больше похоже на супницу для свиней.
Вообще — так не делают. Тонкий фарфор изготавливают только литьём. Можно — под давлением, если есть чем давить. Но у меня под рукой нет даже простого гипса для формы. Поэтому тесто получилось «крутое», а сама «посудина» — плоская и толстая.
А обжечь где? Помню, что для фарфора типа «бисквит» температура обжига около 1400 градусов. И продолжительность цикла — сутки. Дочка ставила свои «фарфорушки» в печку и забирала только через день.
Единственная печка с такой температурой — кузнечный горн у Прокуя. Потопал в Рябиновку.
Глава 240
Думал с утра пораньше сбегаю — поговорю с Прокуем до работы. Но ещё за пол-версты услыхал: молотки в кузне играют. По кузнечному звону можно понять — что за изделие на наковальне лежит. Прокуй исполняет моё ценное указание — подготовить вотчину к уборочной страде. Проще говоря — серпы куёт.
От прошлогодней жатвы у меня осталось нехорошее впечатление — куча вещей делалась в последний момент в аварийном порядке. Что оно всегда так, «с дедов-прадедов» — не сомневаюсь. Но хочется «соломки подстелить». Вот я своих управляющих и накрутил.
Серп для моих современников… что-то из ВДНХ — Серп и Молот. Пожалуй, легче понимают SERP — Search engine results page.
Здесь это один из самых распространённых железных предметов. У каждой дамы лет с 10 начиная — есть свой.
Выражение: «Серпом по яйцам» — все знают. Фольк снова очень точен: исключительно женский инструмент. Топоры в «Святой Руси» иногда кладут в женские захоронения. Но серпы в мужских могилах — никогда не встречаются.
Я как-то Хрысю устроил прочуханку: прибежал затемно в «Паучью весь» и велел всех баб и девок из селения вывести. Чтоб у каждой был серп. Построил в шеренгу и прошёлся, требуя показывать инструменты. Такая, знаете ли, «линейка готовности».
Картинка… удручающая. Все — нуждаются в заточке, четверть — в ремонте. Ладно — заточить, всё равно делается перед собственно применением, ладно — рукоятки. Но каждый десятый — или лезвие надо наваривать, или щербины такие, что надо перековывать, или погнуто так, что без кузнеца не выправить.
— Бабы, а как вы этим жать будете?
— Дык… господь милостив… время ещё есть… большак сказывал: опосля…
Я так не могу — инструмент должен быть готов к применению заблаговременно. А когда они в последний день все в кузницу ломанутся… Прокуй весь на дерьмо изойдёт. И меня изведёт.
Кстати о жатве. Попадались мне некоторые попаданцы, которые прогрессировали конные жатки-лобогрейки. Не советую: сперва надо уничтожить крестьянскую общину — чересполосица. И выйти из лесов в степь — по буеракам не наездишься.
В кузне полно народу: пара мужиков за косами своими приглядывают. Покос по обычным сенокосам кончился. Не без потерь:
— вот, изволь, мастер, две горбуши из кусков склепать.
У меня на «луговой тарелке» ещё косят. Оно, конечно, поздновато уже. Но Потаня говорит, что и грубые корма нужны. Да и не так уж сильно сено перестояло — на подстилки очень даже пойдёт. Оттуда литовку приволокли — чудаки полотно винтом закрутили.
Мой «кузнечик» обзавёлся подмастерьем — молчаливым парнем из черниговских беженцев. Он-то и работает. Прокуй в стороне над нашим железом, привезённым из Смоленска, разные… нехорошие слова складывает. Фофаня молотом долбит, ещё мальчишечка толстенький мехи качает. Как-то… тесновато уже в кузне стало.
— Здрав будь, Прокуй.
— А! Боярич! Ты что привёз?! Ты, ослоп еловый! Ты зачем в город ходил?! Я ж те…. у-у-у-ё-ё…
Воткнуть кончик дрючка, зажатый в кулаке, в солнечное сплетение размахивающему руками ребёнку — жестоко. Но позволить говорить мне такие слова… В присутствии посторонних… недопустимо.
— Я ходил, Прокуёныш, в город за боярством. Аким Яныч шапку и гривну получил. Так что, мастер-ломастер, будь любезен, говори со мной по вежеству.