— Выбери что-нибудь из этого, — сказала она, — и возьми себе. На память о нашей встрече.
После короткого обследования Фаншетта живо протянула руку к музыкальному ящику.
— Такие игрушки… тебя еще забавляют? — равнодушным голосом спросила женщина-адвокат.
— О мадемуазель!.. Это не для меня! — вырвалось у Фаншетты.
— Так я и думала, — с облегчением сказала Даниэль Мартэн.
Быстрым движением она остановила патефон, подошла к девочке и, встав перед ней, положила обе руки ей на плечи. Теперь серым глазам Фаншетты уже некуда было спрятаться от глубокого взгляда карих лучистых глаз.
— Я тебе друг, Фаншетта, поверь мне! — с силой сказала Даниэль Мартэн. — И только я одна могу вытянуть тебя из трудного положения, в которое ты попала. Надо только, чтобы ты сказала мне, о каком ребенке ты все время думаешь, кого ты во что бы то ни стало хочешь разыскать. Ведь это так, да?
— Да, — пробормотала Фаншетта, вдруг перестав сопротивляться и падая на стул. — Да, мадемуазель… Вам я это скажу. Я хочу разыскать своего маленького брата… Ему четыре года… Это Бишу́, понимаете…
Глава II. Сад на улице Норвен
— Мы поедем на поезде?
— Нет, господин Бишу… Если хочешь стать гражданином Монмартра[4], приучайся взбираться на лестницы высотой в километры!
Поезд без паровоза, с двумя вагонами — фуникулер, на который Бишу глядел с вожделением, — полз, как гусеница, по склону, ведущему к Сакре-Кёр[5]. Чтобы маленький человек не унывал, Фаншетта и Даниэль Мартэн взяли его за руки.
— Ты уверена, Фаншетта, что найдешь то место, где жила твоя тетка? — спросила вдруг Даниэль Мартэн. — Мне пришлось пустить в ход всю свою дипломатию, чтобы дирекция приюта разрешила мне забрать твоего брата у кормилицы. Это такое необыкновенное одолжение с их стороны, что, знаешь ли, во второй раз мне уж не удастся привезти сюда вас обоих.
— Я найду это место, мадемуазель… Уверяю вас, найду! — повторяла девочка. — Я так хорошо помню, как мы приходили сюда с мамой в последний раз… В тот день, когда тетка сказала, что мы будем ей мешать, и не захотела оставить нас у себя.
— А ты думаешь, теперь… — возразила Даниэль Мартэн, беспокоясь об исходе предстоящих переговоров.
— Теперь другое дело: я стала взрослей, а она постарела, — сказала Фаншетта, и в ее потухшем взгляде упрямо зажглась искра надежды. — Ведь многие люди — не правда ли, мадемуазель? — берут на воспитание чужих детей из приютов. А тетя Лали́ все-таки сестра моего дедушки. Уже в этом-то я, во всяком случае, уверена.
— Будем надеяться, Фаншетта, будем надеяться… Это твой последний шанс. Я сделала почти невозможное, ты это знаешь.
— Да, мадемуазель. Если бы не вы, где бы я была сейчас? Может быть, в тюрьме… И, уж конечно, далеко от моего Бишу, — пробормотала девочка, глядя на сбою спутницу глазами, полными восторженной благодарности.
Десять дней прошло с тех пор, как адвокат вмешался в дело Фаншетты. После нескольких разговоров с девочкой Даниэль Мартэн тщательно исследовала в районе Булонского леса узкую улицу, где прошло детство Фаншетты и где надо свернуть себе шею, чтобы увидеть кусочек неба. И она поверила в ту печальную историю, которая привела девочку в ее кабинет. Все соседки подтвердили, что Фаншетта говорила правду: у Мари Франс Дэнвиль действительно не было никого на свете, и ей ничего на свете не было нужно, кроме любви малыша, которого она нянчила, пока была жива их мать.
Такой малыш может заменить самые прекрасные игрушки! Улыбка Бишу… Его ручонки вокруг шеи… Как интересно учить его говорить и ходить! И главное, как приятно читать в его карих глазах, и застенчивых и лукавых, что он очень крепко любит свою старшую сестру!
Фаншетта только тогда до конца поняла, как все это ей дорого, когда ее разлучили с братом. И вот однажды горе разлуки резко перешло в отчаяние, а затем в бунт. Это случилось через полгода, когда Фаншетта впервые навестила ребенка у кормилицы. Оборванный малыш, вместе с двумя другими детьми барахтавшийся в грязной луже, едва ответил на ее ласку. Когда старшая сестра, нежно подразнивая маленького брата, привычным движением коснулась пальцами его щеки, Бишу в страхе приготовился обороняться. Он бросился даже искать защиты у неповоротливой женщины с жирным лицом, которой Фаншетта не могла простить, что она позволяет называть себя «мамой».
— Этот самый пугливый! — с тупым смехом сказала женщина, взглянув на расстроенную девочку.