Маклер же наказ вора раскинул по-своему. Он и думать не желал ни о каких заграницах. При деньгах он видел себя исключительно столичным жуиром, а заграница ему в чужих рассказах представлялась довольно скучной. Там и за мелкую бузу можно было запросто угодить за решетку и к тому лишиться капитала. А в Москве или Питере откупиться от полиции проще пареной репы. Хоть вверх башкой скачи на перекрестках. Более того, думалось ему, даже если со временем и заметут, то за успешное дело и тяжкую статью его авторитет на зоне будет непререкаемым. Маклер наркотически зависел от желания обладать властью.
18. По прошествии трех дней, зона прощалась с Дыкой. Кто не скрывал слез, кто в тайне глумился над покойным. Были и откровенно ликующие. Во избежание возможного ЧП лагерное начальство предусмотрительно усилило режим. Десяток неблагонадежных загнали в карантин. К некоторым приставили доносчиков.
А что! Жизнь во всем её скотском обличии: внезапное обострение, двухчасовая горячка, агония и нет человека – кому печаль, а кому и радость, кому лишняя забота.
Маклер ликовал внезапной и двойной выгоде от чужой смерти, возвысившей его статус. Только рано он ликовал. Придет время и так сейчас нужной ему смертью он еще подавится…
19. Тем временем застоявшуюся густую духоту в подвале сменила долгожданная прохлада. Маленький клочок неба, проникавший в подвал, посерел. Его реже стали заслонять ноги прохожих. К телу липла пронизывающая неприятная сырость. Погода быстро портилась.
Близость заключительного акта вызывала некоторую тревогу. Фант явно нервничал и все старания как-то отрешиться от назойливого неприятного ощущения, были напрасны. Он всё никак не мог просчитать задумку Дыки. И это больше всего расстраивало его, а порой выводило из себя. Фант уже несколько раз решал плюнуть на все и дать ходу. Но что-то удерживало его, словно цепная привязь телка-несмышленыша.
– А, будь, что будет – наконец определился страдалец и в сердцах махнул рукой, отгоняя дурные мысли. Не я первый, не я последний. Если припрет, смыться всегда смогу. Интересно, как поведет себя помощник, которого опустит в подвал Маклер, когда к ногам посыплются пачки денег?
В полутьме Фант пробрался к своему лежбищу и завалился на бок. Мысли его, словно испуганные в ковылях пичуги упорхнули в безмятежное детство. Он вспомнил всегда спокойную маму и ее серые внимательные глаза. Жили они по меркам тех лет бедно. Но борщ у мамы всегда получался такой вкусный, что после второй тарелки малыш был мокрый, как мышь.
Вспомнилось Фанту, как однажды он по-настоящему тонул. Строители на реке оставили понтоны. Вездесущая местная шантрапа тут же приспособилась с них нырять. Хотя до берега было всего-то метра четыре, под понтонами образовалась довольно глубокая яма, облюбованная безнадзорной детворой.
А где великовозрастные босяки, там и малышня. Тогда еще восьмилетний Сережа с вечно загорелым другом, которого звали Чучмек, хотя он был Олежек, тоже забрались на злополучные понтоны. Обычно старшие прогоняли сопляков. Но в этот раз она так увлеклись игрою в «латки», что на пробравшихся нарушителей негласной иерархии внимания не обратили.
Чучмеку было чутка больше шести годков. Поэтому с понтона в мутную воду сиганул Сережа, наказав дружку не прыгать вовсе. Но случилась беда. Олежек не внял наказу. И, как только Сережа пропал под водой, Олежек тут же бросился вслед, обрушившись на Сережу. Попав в воду Чучмек так напугался, что, оседлав Сережу, мертвой хваткой вцепился в него и всеми силами карабкался наверх, не позволяя Сереже вынырнуть и хватануть воздуху. А у Сережи не хватало сил сбросить с себя мальчишку. К тому он и до дна не доставал. Силы покидали его стремительно. Он чувствовал, как слабеет, как тело становится ватным, и даже смирился было с участью.
Но Бог есть, это факт неоспоримый. Уж если он смилостивится, то беда коснуться, может и коснется человека, но ретируется. Так оно и вышло. То ли бестолковое барахтание Олежки, то ли созданные ныряющими пацанами завихрения воды, но Сережа цыпочками, вдруг, коснулся илистого дна. Это придало сил, и он, едва отталкиваясь от склизкой глины, каким-то чудом все-таки выбрался на берег с намертво прилипшим к нему Чучмеком.
Детство хоть и взяло свое, но собственное умирание, понимание как это происходит, он запомнил на всю жизнь. И эти воспоминания нет-нет да посещали его.