Небыло ни дней ни ночей, в закрытой камере свет горел постоянно. Время остановилось в ожидании страшной смерти и от этого можно было сойти с ума. Только жажда и голод говорили моему организму что прошло уже около недели. Находясь в одиночестве, я иногда соскальзывал в забытьи или же это был сон, но пробуждение каждый раз становилось кошмаром наяву. В тот миг когда я просыпался, мозг ещё не осознавал происходящее, но тут же всё вспоминалось и явь угнетала меня ещё больше. Эта мгновенная перемена состояния заставляла меня корчится и стонать как от боли, на своей жалкой подстилке..
Я не позволял угаснуть надежде выжить и старался находить себе занятие… Мой мозг постоянно должен был думать о чем то кроме страха, голода и жажды. Я писал в своей голове заметки о каждом воображаемом дне проведенном в заточении, постоянно повторял и забывал написанное, снова восстанавливал в памяти и так с момента очередного пробуждения до бредового состояния перед отключкой. Когда я начинал бредить и наверное стонал в забытьи слишком громко, за дверью раздавались шаги и замок открывался. Из темноты чьи то руки ставили на пол пластиковую миску с теплой водой, один или два раза вместе с водой на пол кидали одеревеневшую хлебную лепешку. Я размачивал этот сухарь в воде и съедал без остатка.
Второе своё занятие я ненавидел! Это было сожаление о собственном безрассудстве и жалость к себе. Снова и снова, как сломанный фаил я прокручивал в голове одну и ту же мысль, так и не доходя до ответа — почему я не слышал ни свой внутренний голос, не раз говоривший мне — стоп, остановись! Ни голос моего старшего друга, по сути открывшего мне мир профессиональной журналистики. Тогда, мой друг и наставник, пытался отговорить нас от этой поездки. Он старался убедить меня в том, что люди, которые обещали нам информацию и интервью с теми, в чьих руках была судьба этой страны, клянущиеся в безопасности и всяческих прочих гарантиях, тут же забудут об этом случись что. Молодость, жажда приключений и славы сыграли с нами в русскую рулетку. Мы проиграли.
Я не знал сколько прошло времени моего заточения, но они пришли с той же камерой и листком бумаги, где был написан текст с просьбой о выкупе. Этот текст я, с приставленным к горлу ножом, зачитал перед объективом. Кадр из той видеозаписи и был на обложке журнала, который теперь хранится на дне коробки с забытыми бумагами.
Уже потом, когда всё закончилось, узнав дату своего спасения и немного отойдя от пережитого, я обнаружил, что провел в заточении ровно два месяца. Воспоминания об ужасе ожидания смерти в те бесконечные дни и ночи, когда в каждом шорохе чудились шаги и казалось, что палачи идут за мной, уже многие годы порой срывали меня с кровати по ночам и холодное лезвие с еще не засохшей кровью оператора, казалось не останавливается под кадыком, а продолжает резать моё горло. Это напоминание о моём жизненном и профессиональном опыте не покидало меня годами.
Врачи тогда опасались за моё здоровье. После такой "диеты" организм мог дать сбой. Я провел несколько недель в госпитале. Первые дни больничная палата казалась мне самым безопасным местом на земле. Разглядывая своё тело в зеркале, я напоминал себе экспонат из музея мертвецов Хагенса, по прозвищу Доктор Смерть. Своё лицо в зеркале я узнал только после того как сбрил отросшую свалявшуюся бороду.
Глянув ещё раз в глаза парня на обложке, я сунул журнал на полку с книгами и налил себе виски что бы с помощью алкоголя хотя бы ненадолго отстранится от воспоминаний.
3
Журналистика казалось выбрала меня сама, спасибо родителям вовремя открывшим мне мир книг и моим учителям. Ночные кошмары с воспоминаниями о некоторых из них до сих пор стекали холодным потом с моего лба. Еще раз посмотрев в сторону шкафа, где между книг спрятался затертый журнал я снова отпил из своего стакана стоявшего на столе заваленном архивными бумагам.
Образование, интерес к жизни и желание, огромное желание не просто видеть и фиксировать события но и рассказывать о них! Перерабатывать их в своей голове, посвящать в эти события других людей, много других людей. И что особенно хотелось, так это видеть как меняется общественное мнение, как и по каким правилам появляются у людей свои выводы из моих статей или книг, как они меняют, принимают или же вовсе отвергают те или иные факты и события. Наверное это и называется третья власть. Грубо, грубо и неприлично, но это правда, правда профессии. Без стремления к этому не будет журналистики. Влиять, привлекать и разочаровывать, вот и весь смысл!