Желая утолить хандру,
(За слог прошу прощенья)
Я в Сэдлерс Веллс свою сестру
Повел на представленье
В надежде, что она к утру
Изменит настроенье.
Я пригласил троих повес:
Они могли всегда вам
И меланхолию, и стресс
Смирить веселым нравом.
Был Джонс игрив, был Браун резв,
А Смит был самым бравым.
Служанка подала обед
И так была любезна,
Как я учил ее… Но нет —
Вновь слез отверзлась бездна.
Сам Джонс шутил с ней тет-а-тет,
Все было бесполезно.
Игривый Джонс, игрив вдвойне,
В весьма шутливом роде
Повел рассказ свой о цене
На обувь и погоде.
Она в ответ одно: «Мне не
Помочь в моей невзгоде».
Я торопил: «Венец стола!
Попробуйте форели!»
«Венеция… мост Вздохов… мгла…
Душа томится в теле…» —
Она, казалось мне, была
Вся в Байроне и Шелли.
И нет нужды упоминать,
Что нам на том обеде
Еду пришлось чередовать
С рыданьем юной леди.
О! Как хотел я сыром
стать
Тем, что был мною съеден.
Не тратил Браун лишних слов:
«Мадам! Вы предпочли бы
Охоте псовой рыбный лов?
Охоту — ловле рыбы?
Ответьте честно мне, каков,
Сударыня, ваш выбор?»
«Когда ты сам тоской
убит,
Тут явно не до лова, —
Трагический имея вид,
Она сказала. — Что вы!
Из рыб мне близок
толькокит —
Он слезы льет китовы».
«Король (как всем известно) Джон»
В тот день давала труппа.
Я был подавлен и смущен,
Услышав: «Это глупо».
Она слезу, исторгнув стон,
Ронять пыталась скупо.
Старались мы в который раз
Развлечь ее — вдоль зала
Печальным взглядом тусклых глаз
Скользя, она сказала:
«За рядом ряд…» — и в тот же час
Сестрица замолчала.
Послание ко Дню святого Валентина
[Другу, который выражал неудовольствие тем, что я был рад его видеть, но, как ему показалось, не очень огорчился бы, если бы он не пришел вовсе.]
Ужели радость нам видней,
Едва минует пара дней,
Тех, что являются за ней
В тоске и скуке?
Не можем разве мы друзей
Любить в разлуке?
Я разве должен быть готов
Под гнетом дружеских оков
От милых сердцу пустяков
Отречься сразу
И ввергнуть в скорбь в конце концов
Свой бедный разум?
Я разве должен быть угрюм,
Худеть, бледнеть от мрачных дум,
Печать dolorum omnium
[1]
Обозначая,
Пока вам не придет на ум
Явиться к чаю?
И разве должен плакать тот,
Кто дружбу истинной сочтет,
Всю ночь страдая напролет,
В полубессонном
Бреду приветствовать восход
Тоскливым стоном?
Влюбленный, если милый взгляд
Не видит много дней подряд,
Рыдать не станет невпопад
Как одержимый,
А сложит несколько баллад
Своей любимой.
И если он их поскорей
Пошлет избраннице своей,
Письмо доставят без затей
По истеченью
Тринадцати февральских дней
По назначенью.
И где б вы в следующий раз
Меня — во вторник, через час,
В толпе ли, с глазу ли на глаз
Ни повстречали,
Я верю, что увижу вас
В большой печали.
Три голоса
Первый голос
Он пел соловушкой хорал,
Он с каждым счастье разделял,
А бриз морской волной играл
Он сел — подул наискосок
На лоб игривый ветерок,
И шляпу снял, и поволок,
Чтоб положить у самых ног
Чудесной девы — на песок,
А взгляд ее был хмур и строг.
И вот, за шляпой шаг свой двинув,
Прицелившись зонтом-махиной,
Она попала в середину.
И с мрачной хладностью чела,
Хоть шляпа мята вся была,
Нагнувшись, шляпу подняла.
А он от грез был лучезарен,
Затем сказал, что благодарен,
Но слог его был так кошмарен:
«Утратив блеск, кому он нужен
Сей ком, а денег стоил — ужас!
К тому ж я шел на званый ужин».
Она ж в ответ: «Ах, зван он в гости!
Что ж, вас дождутся ваши кости!
Блеснуть хотели шляпой? — Бросьте!»