Выбрать главу

По правде говоря, точно в таком же положении находились и две другие планеты — Уран и Нептун. Но никто из них не предъявлял никаких претензий к календарю: попробуй поспорь с днями недели — они не шли ни на какие уступки, твердые, словно гранит.

— С тех пор, как существует этот мир, — непреклонно заявляли они, — в неделе всегда числилось семь дней — и ни одним больше. Хорошенькое получилось бы дельце, если бы всякая планета вздумала иметь свой день, да и пословица говорит: кто опоздает, тот воду хлебает…

— Но мне хотя бы совсем малюсенький, крохотный денек, — просил Плутон. — Я хочу совсем немного. Вот если бы каждый из дней недели уступил мне хотя бы один только час, то получился бы небольшой денечек — всего семь часов. Вам ведь не так уж и важно, сколько у вас будет часов в сутках — 23 или 24? А как красиво звучало бы — плутонди — день Плутона! Потеснились бы немного Марс и Меркурий, и я встал бы между ними.

Сказано — сделано. Даже не дожидаясь разрешения, Плутон влез в неделю. И никакие протесты других дней теперь уже не помогли. Неделя стала восьмидневной.

А люди что? Люди смирились, полагая, что новый день со столь звучным названием принесет удачу. Но день Плутона на этом не успокоился. Он мечтал сделать большую карьеру и сразу же начал расширять свои права под предлогом, что всюду должны торжествовать равенство и справедливость.

— В восьмидневной неделе 168 часов, и надо честно поделить их поровну! — заявил он. — Все дни недели должны быть равны! Каждому — по 21 часу!

И повторяя, что равноправие — один из самых священных принципов демократии, он добился наконец своего. А потом устремился и дальше.

— Что же это получается, — взывал он, — единственный выходной день в неделе — воскресенье, день Солнца, — сократился на целых три часа! Предлагаю исправить это упущение и ввести еще один праздничный день в неделе — день Плутона! Пусть он тоже будет выходным!

Идея оказалась отличной, потому что сразу же расположила к нему очень многих людей. Ну, а при поддержке народа, как известно, многое можно сделать.

Теперь Плутону уже совсем легко стало отнимать часы у других дней недели — сегодня у одного, завтра — у другого… И вскоре неделя выглядела уже совсем иначе — теперь она состояла только из одного выходного дня — дня Плутона, длившегося 161 час, и еще семи дней по одному часу каждый.

И люди не обратили никакого внимания на то, что воскресенье в отместку за такую обиду объявило себя рабочим днем — ведь благодаря Плутону все могли теперь отдыхать и развлекаться без малого семь суток подряд!

Когда же день Плутона стал любимым в народе, он начал подумывать и о новой революции в календаре — решил стать единственным днем в неделе. Он не сомневался, что получит поддержку всего человечества.

И он не ошибся.

Скончалося время!

«Экстренный выпуск![1] Внимание, люди! Вчера в катастрофе скончалося время! Ужасно представить, что ж это будет, Что станется с нами со всеми?»
А было ли время, Да или нет? Кто сможет на это Дать верный ответ? — Выходит, теперь не смогу я расти, Останусь мальчишкою лет десяти. В воротах стоять не смогу я в футболе, Не сделаться мне и звездой в баскетболе. Придется мне вечно ходить в третий класс, Твердить одни правила тысячу раз, Оставить мечты о хорошей профессии, Не видеть мне сроду хоть крошечной пенсии. Всю жизнь суждено только слушаться взрослых, А денег карманных не видывать вовсе. Никто не позволит ни разу жениться, Придется весь век лишь учиться, учиться…

О чем мечтали часы

После многих лет примерной работы часы все-таки заболели. Их колесики стерлись, маятник стал двигаться лениво — качался теперь еле-еле, глухо, словно хромой астматик, нашептывая: «тик-так, тик-так».

Часы перестали показывать точное время, и хозяин, сняв их с руки, упрятал в комод, а себе купил новые.

Для заслуженных часов все это крайне унизительно. Коллеги по-прежнему служили исправно, а те, что помоложе, даже посмеивались. И только весьма пожилые часы советовали как-то держаться и ни в коем случае не отставать.

Но именно это нашим часам как раз и не удавалось — уж слишком они были старыми. И чувствовали себя все хуже и хуже. Что поделаешь, они окончательно выбились из ритма здоровых часов, какой необходим людям. Теперь они существовали в другом ритме — в своем собственном — и жили в своем особом измерении.

вернуться

1

Здесь и далее стихи в переводе Л. Тарасова.