Это был старый–старый лес, и всё в нём было в точности так, как полагается. А когда посреди этого чуда я вспомнил, что где–то здесь, под густой лиственной сенью, у подножия какого–нибудь дерева, в замшелой пещерке или возле древнего, заросшего колодца покоится мраморная дева, которая вошла в наш мир благодаря моей песне и — кто знает? — быть может, ждёт своего избавителя, чтобы поблагодарить его, спрятав смущение под покровом вечернего полумрака, ночь превратилась для меня в блаженное царство радости, чья царица, пусть незримо, присутствовала везде и во всём. Потом я вспомнил, как моя песня вызволила её из мрамора, проникнув сквозь жемчужный алебастр. «А вдруг, — подумал я, — мой голос настигнет её и сейчас, когда она скрывается под эбеновым покровом ночи?» Песня возникла у меня в груди так стремительно, что я неожиданно, почти невольно запел:
Лишь только последние звуки песни стихли, как совсем рядом кто–то негромко и восхитительно рассмеялся. Это был не тайный смешок человека, который изо всех сил старается, чтобы его не услышали; нет, так смеются, когда наконец–то получают то, чего долго и терпеливо ожидали, и последние нотки такого смеха похожи скорее на тихий, мелодичный вздох. Я поспешно обернулся и увидел млечно–зыбкую фигуру женщины, сидящей среди невысоких густых зарослей.
— Это же моя белая дева! — воскликнул я, бросился к ней и опустился на землю рядом, стараясь сквозь сгустившуюся тьму разглядеть ту, что по моему зову вырвалась из мраморной темницы.
— Да, это твоя белая дева, — ответил нежнейший голос, и моё сердце, так страстно ожидавшее этого мгновения и до краёв переполненное чарами любви, бурно забилось от безмолвного восторга. Но хотя этот голос был воплощением нежности, что–то в нём — то ли его тон, то ли эта неожиданная покладистость без тени девичьего смущения — внесло странный разлад в ту внутреннюю мелодию, что звучала сейчас во мне. Когда я взял прекрасную беглянку за руку и придвинулся поближе, чтобы разглядеть её необыкновенное лицо, по спине у меня пробежала холодная дрожь. «Это всё из–за мрамора!» — успокоил я себя и решил не обращать на это внимания, но она тут же отняла у меня руку и уже не позволяла мне дотрагиваться до неё. Её призывные речи дразнили и дурманили меня, но держалась она так неприступно, будто нас разделяла чуть ли не целая миля.
— Почему ты убежала, когда я разбудил тебя? — спросил я.
— А я разве убежала? — спросила она. — Да, это и вправду было нехорошо. Но я не хотела тебя обидеть.
— Я так хочу увидеть тебя! — но здесь совсем темно.
— И правда темно. Пойдём ко мне в грот. Там будет светлее.
— Так у тебя есть ещё одна пещера?