— Зуб даю! — ухмыльнулся Кудашов.
— А Алка-то на фига?
— Значит, есть люди, которые на нее западают.
— Слушай, но если ничего ценного не украли, зачем вы материал в ЖУИ регистрировали? — спросил Евграфов.
— Что я себе враг? — удивился начальник розыска. — Там вою было! Она же сама приезжала. А так, у нас все чин по чину: материальчик собран, зарегистрирован, по сводке прошел, а там мы его по малозначимости откажем, и хрен кто прикопается. Усек, Васек?
— Слушай, — Примус бросил материал на стол. — В отделении мужик один работал, Медник его фамилия. Его вчера дома грохнули. С ним это не связано?
— Как это не связано? — немедленно отреагировал начальник розыска. — Это ведь в его кабинет и залезли. Он там кабинет андрологии возглавлял, если я правильно запомнил название. Так что, материал заберете?
— Нет уж, — сказал Примус злорадно. — Ты его регистрировал, ты и отказной гондоби. А мы для себя на всякий случай ксерокопии снимем. Усек?
Кудашов поскучнел.
— Ладно, — сказал он. — Копируй.
— Вы хоть установили, чьи истории болезней уперли?
— Установи их, — вздохнул Кудашов. — Журнал регистрации тоже утащили.
— А чего-нибудь интересного на рабочем месте Медника не нашли? — Примус работал с ксероксом, словно всю жизнь в канцелярии провел. Пачка скопированных листов у ксерокса росла.
— Нашли, — сказал Кудашев. — Два хороших журнальчика. Потом оказалось, что их по линии Минздрава рассылают. Во жизнь пошла! Государство об онанистах заботится!
— Это они в домашней обстановке или когда у роддомов кантуются онанисты, — поправил Кудашова Примус. — А когда в медучреждении балуются, именуются гордо — спермодоноры. Давай, Леня, работай. Старательные всегда в генералы выбиваются.
Хорошо когда у тебя собственная машина. Никогда бы безлошадному оперуполномоченному не успеть выполнить тот объем работы, который успел в этот день сделать Примус, прежде чем предстал перед глазами начальства.
— Ну? — спросил Нечаев.
Он только что вернулся с заслушивания, где обсуждалось соблюдение режима секретности в убойном отделе. Поводом к тому послужили документы с грифом «секретно», оставленные в верхнем ящике стола оперуполномоченным Хрипуновым и обнаруженные бдительным инспектором штаба, чтоб ему всю жизнь инструкцию по обеспечению режима секретности читать! Ничего хорошего на заслушивании не было, единственным утешением оказался тот факт, что дисциплинарного взыскания на Нечаева не наложили, а дали две недели на устранение отмеченных в справке штаба недостатков. Нашли ему занятие, вместо сплава по реке и ловли медных медленных линей в затонах!
— Был на похоронах, — доложил Примус. — Хорошо нашего клиента хоронили, речи прочувствованные произносили, поминки с сервелатом и малосольными огурчиками…
— Причастился? — хмуро глянул на него Нечаев.
— Исключительно в интересах дела, — развел руками Примус. — Слова такие говорили, словно лауреата Нобелевской премии хоронят. Все в исключительно хвалебных интонациях. Правда, один типчик, извиняюсь, в туалете сказал, что слишком наш покойный деньги любил. Потому, мол, и из института ушел, не захотел чистой наукой за гроши заниматься.
— И кто это сказал?
— Пока не знаю, — повинился Примус. — Но я его срисовал. Он точно из института, я его там найду, внешность у него запоминающаяся — толстогубый мужик, как Роберт Рождественский, а брови заставляют о Брежневе вспомнить. С такими приметами я его запросто найду. Он еще сказал, что совсем не удивится, если узнает, что смерть нашего клиента будет как-то с деньгами связана.
— Еще что?
— Зямин наш характеризуется положительно. Женат, двое детей, работает старшим научным сотрудником, одно время в лаборатории Медника трудился, пока ее за бесперспективностью работ не разогнали. Все говорят, что спокойный мужик, мухи не обидит, а чтобы с ножиком на человека кидаться — это вообще даже представить нельзя.
— Это я и сам понял, — кивнул Нечаев. — Короче, Коля, мне еще на совещание в УВД ехать. Как им не надоест заседать по три-четыре раза в день и все по пустым вопросам?
— «Прозаседавшиеся», — охотно согласился Примус. — Говоря словами великого поэта: вот бы еще одно заседание по искоренению всех заседаний. Но не будет этого, Сергей Иваныч, не для того руководящие кресла люди занимают, чтобы все заседания отменять!
— Балагур! — проворчал Нечаев. — Вот повзрослеешь немного, займешь кресло начальника, поймешь, каково это — кроссворды на коллегии разгадывать, каждую минуту ожидая, что тебя поднимут и потребуют к отчету.