Вернувшись с улицы, Митрошка протер колеса коляски, аккуратно уложил куклу спать, нажав на кнопку с левой стороны шеи. Кукла сразу не заснула, некоторое время капризничала, требовала взять ее на руки и походить по комнате, потом обмякла на манипуляторах робота и спокойно улеглась в коляску.
— Нравится? — поинтересовался Званцев.
Митрошка слепо глянул на него.
— Знаешь, Званцев, я себе это представлял несколько иначе, — сказал он. — Теперь я понимаю, почему люди, воспитывающие детей, всегда так озабочены. Званцев, она уже две пеленки испортила! Их можно в ионочистку положить?
Вернувшись, тревожно посмотрел на Званцева зелеными глазами.
— Если ты настаиваешь, — сказал он, — я, конечно, буду о ней заботиться. Наверное, ты прав, это воспитывает в разумном существе чувство ответственности за свои поступки. Но тебе не кажется, что это будет меня отвлекать от других более важных задач?
— Кукушка! — со злорадством сказал Званцев. — Первые трудности, а ты уже манипуляторы опустил! Подумаешь, пару пеленок кукла испортила! Не знаешь ты, Митрошка, как это в действительности выглядит!
Кукла в коляске, повинуясь программе, проснулась и завопила. Робот взял ее на руки и принялся расхаживать по комнате.
— Ты ей колыбельную спой, — посоветовал Званцев. — Желательно на китайском языке.
— Я китайского не знаю, — пробурчал Митрошка и сунул кукле в рот бутылочку с наполнителем. По голубоватому пластику его грудной панели побежала влажная струйка.
— Ну вот, опять, — уныло сказал Митрошка.
— Ты же хотел познакомиться с проблемами материнства, — напомнил Званцев. — Привыкай, это как раз именно они и есть.
Мэй До замолчала, и Митрошка с видимым облегчением уложил ее в коляску.
— А пеленки поменять? — напомнил Званцев.
— Знаешь, Званцев, — с видимым смущением сказал робот, — я, наверное, еще не готов. Давай сделаем так, ты коляску заберешь, а я доктора Спока из памяти сотру. Я лучше работы Обручева и Ферсмана еще раз почитаю. Идет?
С того памятного вечера прошло несколько дней.
Однажды Званцев сидел в кресле, пил сок и просматривал новости по «Инкомньюс». Робот Митрошка листал старый потрепанный учебник, взятый в библиотеке. В Сети этого текста не было. Митрошка обожал выкапывать тексты, которых не было в Сети.
— Слушай, Митрошка. — тихо поинтересовался человек, — а почему ко мне Дом не пристает, почему он подарков не требует?
— А он сам себе его сделал, — сказал Митрошка так же тихо. — Хочешь посмотреть? Только ты меня не выдавай, ладно?
На экране за столом сидел небольшой человекообразный робот и поглощал содержимое тарелок, стоящих перед ним. Определенно робот походил на Званцева, если только не был его копией. Дом выставлял перед роботом все новые и новые тарелки. На одной была соевая каша, Званцев ее терпеть не мог, на другой лежали нелюбимые им сырники, на третьей…
— Митрошка, — спросил Званцев. — А почему он робота кормит тем, что я терпеть не могу. И ведь нарочно сделал его на меня похожим!
— Званцев, это вопрос, — отозвался Митрошка. — Ты понимаешь, всю педагогику из своей памяти я еще тогда стер. А ответить без нее… Видишь ли, проблема отцов и детей считается вечной. Лично я думаю, что таким образом Дом борется со своими комплексами.
Картежник
Однажды вечером, вернувшись в Дом с улицы, робот Митрошка объявил с порога:
— Нет, Званцев, я просто не понимаю, почему вы, люди, так кичитесь своим умственным превосходством! Нет его, нет!
— Так, — хладнокровно сказал Званцев, отрываясь от расчетов. — Что на этот раз?
— Вышел я на двор, — сказал Митрошка. — Смотрю, народ сидит. В карты играют.
— До пенсионеров добрался, — мрачно сказал Дом. — Сидели люди, никого не трогали, нате вам, белокурая бестия с комплексом машинного превосходства. Званцев, он пенсионеров в карты обыграл!
— Обыграл, — гордо сказал Митрошка. — Званцев, ты скажи, ну разве может считаться разумным существо, которое не способно рассчитать возможные комбинации из тридцати шести карт и их последовательность, особенно если часть карт откладывается по мере игры в архивный файл и в дальнейшей стратегии не используется?
— Не в картах счастье, — сказал Званцев.
— Какое там счастье, — возразил Митрошка. — Голимый расчет. Подсел я к ним, за жизнь разговорились. Они меня сами спровоцировали.