Все сооружение выглядело каким-то иллюзорным, ненастоящим, и Барни решил, что лучше всего ему не думать об этом.
— Включай! — крикнул профессор Хьюитт, выползая из-под своего аппарата с дымящимся паяльником в руках. Механик склонился над дизелем, машина застонала, повернулась, затем выплюнула струю синего дыма и деловито застучала.
— Ну, как дела, профессор? — спросил Барни через открытую дверь.
Хьюитт обернулся и прищурившись посмотрел на него.
— А, доброе утро, мистер Хендриксон. Я полагаю, что вы интересуетесь состоянием моего времеатрона-2, и рад ответить, что он работает отлично. Мы готовы начать операцию в любое время, все цепи проверены; ждем ваших указаний.
Барни посмотрел на плотников, забивающих последние гвозди платформы, затем ногой отбросил щепку.
— Мы отправимся немедленно, как только обсудим проблему возвращения.
Хьюитт покачал головой.
— Я провел эксперименты с времеатроном, чтобы выяснить, нельзя ли пересечь временной барьер, однако это оказалось невозможным. Когда мы возвращаемся назад, нам приходится описывать дугу в континууме, используя дополнительную энергию для деформирования наших собственных временных линий по сравнению с мировыми. Обратное путешествие после визита в прошлое независимо от того, как долго мы в нем оставались, происходит вдоль того же временного вектора, который был создан первоначальным движением во времени; в определенном смысле обратное путешествие можно назвать эндотемпическим поглощением временной энергии, тогда как первоначальное путешествие в будущее или прошлое — процесс экзотемпический. Таким образом, мы не можем вернуться в момент, который был раньше момента нашего отправления из мировой временной материи, так же как мячик не может подпрыгнуть выше того уровня, с которого его уронили. Поняли?
— Ни единого слова. Не могли бы вы снова все объяснить, но на этот раз выражаться по-человечески?
Профессор Хьюитт поднял кусок фанеры, лизнул кончик своей шариковой ручки и начертил простой рисунок.
— Взгляните сюда, — сказал он, — и вам тотчас все станет ясно. Линия AB — это линия мирового времени, где А — прошлое, а В — будущее. Точка Б — это наше сознание сегодня, теперь, наше «сейчас» во времени. Линия AB — временная линия времеатрона, совершающего путешествие, или наши собственные временные линии, когда мы путешествуем вместе с ним. Обратите внимание, что мы оставляем линию мирового времени в точке Б и движемся по дуге через экстратемпоральный континуум обратно по времени, прибывая, ну, скажем, в 1000 год, в точку Г. Таким образом, мы путешествуем по дуге БГ. Мы возвращаемся в мировое время в точке Г и остаемся там, двигаясь, вместе с мировым временем, и продолжительность нашего визита в прошлое обозначена линией ГД. Вы следите за моими рассуждениями?..
— Пока да, — сказал Барни, проводя указательным пальцем вдоль линий. — Продолжайте, профессор, пока я еще не забыл, что к чему.
— Конечно. Теперь обратите внимание на дугу ДЕ, наше обратное путешествие во времени к тому моменту, которое отстоит всего на долю секунды от момента нашего первоначального отправления, т. е. точки Б. Я могу контролировать наше прибытие в точку Е при условии, что она будет находиться поле точки Б, однако я никогда не смогу вернуть перед точкой Б. Чертеж всегда будет давать БЕ, и никогда — ЕБ.
— Почему?
— Я рад, что вы задали этот вопрос, потому что это центральный вопрос всей проблемы. Посмотрите снова на чертеж, и вы увидите, что при пересечении дуги БГ с другой ДЕ возникает точка К. Эта точка К обязательно должна существовать, иначе будет невозможно совершить обратное путешествие, ибо К является точкой обмена энергией, где происходит уравнивание масштабов времени. Если у вас точка Е будет между Б и Д, дуги не пересекутся, независимо от того, насколько близко друг от друга они пройдут, обмена энергией не произойдет, и путешествие во времени не состоится.
Барни нахмурился и потер лоб.
— Или, попросту говоря, мы не можем вернуться раньше, чем отправились, — сказал он.
— Совершенно точно.
— Иными словами, все время, которое мы потратили на этой неделе, безвозвратно пропало.
— Правильно.
— Значит, если мы хотим, чтобы картина была готова к десяти часам утра в понедельник, мы должны отправиться в прошлое и оставаться там до тех пор, пока она не будет закончена.
— Да я сам не смог бы короче сформулировать этот тезис.
— Тогда давайте отправим этот цирк в дорогу, потому что сейчас утро субботы. Плотники уже кончили свою работу, пора трогать.
Первым автомобилем в колонне был джип; Текс спал на переднем сиденье, а Даллас на заднем. Барни подошел к машине, нажал на сигнал и в следующее мгновение замер, глядя как зачарованный в дуло длинноствольного кольта, который сжимала дрожащая рука Текса.
— У меня ужасно трещит голова, — прохрипел Текс, — и я не советовал бы нас беспокоить. — Он неохотно опустил револьвер в кобуру.
— Какие-то нервные все сегодня, правда? — сказал Барни. — Ничего, свежий морской воздух будет вам на пользу. Поехали!
Текс нажал на стартер, двигатель взревел, и джип въехал по металлическим сходням, установленным Далласом, на платформу времеатрона. Как только джип замер на платформе, Даллас втащил за собой обе металлические полосы.
— На первый раз достаточно, — сказал Барни. — Мы найдем ровную полянку и вернемся обратно за остальными. Поехали, профессор, — то же самое место, что и раньше, но спустя два месяца.
Хьюитт пробормотал что-то себе под нос, устанавливая цифры на приборах, затем включил механизмы времеатрона. Вторая модель была усовершенствованным образцом в том отношении, что она в какое-то неуловимое мгновение давала возможность ощутить все симптомы казни на электрическом стуле и тошноты, но все это кончалось чуть не раньше того, как началось. Казалось, пассажиры были струнами арфы, на которой некий палец небожителя взял аккорд. Съемочный павильон исчез, вместо него уже были соленые брызги и чистый освежающий воздух. Текс застонал и доверху застегнул молнию на своем костюме.
— Похоже, вон та лужайка для нас подойдет, — заметил Барни, указывая на довольно ровное поле, плавно опускающееся к берегу. — Отвези меня туда, Текс, а Даллас останется с профессором.
Джип на самой малой скорости с трудом взобрался на вершину холма, грохот его выхлопа вызвал переполох среди черноголовых чаек, которые с криком начали кружиться над их головами.
— Пожалуй, здесь хватит места, — сказал Барни, вылезая из джипа и сковыривая носком ботинка кочку с пучком травы. — Двигай обратно и скажи профу — пусть прыгнет чуть-чуть вперед и посадит платформу рядом со мной — так ему будет легче отыскать это место, когда мы примемся за переброску остальной группы.
Барни сунул руку в карман, извлек пачку сигарет, но она оказалась пустой. Он смял ее и бросил на землю, а тем временем Текс лихо развернулся и стремительно направил джип обратно к платформе. Сходни были все еще опущены, джип въехал по ним и остановился. Барни отчетливо видел, как Даллас убрал сходни и профессор повернулся к времеатрону.
— Эй!.. — начал Барни, но в то же мгновение платформа исчезла; на земле остались только следы джипа и отпечатки автомобильных покрышек на траве, где раньше покоилась платформа. Барни не хотел отправлять Текса вместе с остальными.
Облако закрыло солнце, и Барни вздрогнул от холода. Чайки снова сели на воду у самого берега; первозданную тишину нарушал лишь шум прибоя, разбивавшегося о берег. Барни взглянул на смятую пачку сигарет — единственный знакомый предмет среди этого чуждого окружения — и снова поежился.