Но все же они ждали.
И пытались работать.
Шли, кажется, четвертые или пятые сутки после операции, когда раздался очередной вызов Котова. Выглядел он очень растерянно.
— Ребята, я не знаю, что делать. Меня только что вызывали по линии Главного Совета. Им нужен профессор Диллет.
— А Александр Македонский им не нужен? А фараон Сенурсет третий? желчно спросил Энасси. — Они что там, с ума посходили?
— Внешняя группа пока держит информационную блокаду. В Совете не знают, что профессора уже нет в живых.
— Да его уже три года, как нет в живых!
— Судя по тому, что мне сообщают, они вряд ли поверят в это. Они считают, что он был душой, сердцем и мозгом группы, работающей над проектом. Им нужна срочная консультация.
— Сумасшедший дом! — Энасси только устало махнул рукой.
Энтар — душой, сердцем, мозгом! — повторил про себя Гайдли. — Ну да потому что эта тварь высасывала их души, их сердца, их мозг. А теперь теперь, наверное, все они как бы лишились постоянной порции наркотика. Но — детекторы не реагировали на присутствие профессора Диллета. Но — его эмоциональное поле целиком замыкалось на поле Луизы Диллет. Но — все в один голос утверждали, что ему, именно ему за эти годы принадлежали самые блестящие идеи. Мистика, да и только.
Нет, не мистика. Гайдли вдруг отчетливо, как живого увидел перед собой профессор Диллета — профессора Диллета, в кровь разбивающего кулаки о стену демонстрационного зала. Мы боимся энтара не только потому, что он поражает смертельно больных людей и существует в их облике. Мы боимся его потому, что он живет, паразитируя на мыслях и чувствах тех, кто его окружает, и только люди, подобные Энасси, способны устоять против этого существа — устоять и заставить его превратиться в гьенда, более не опасного для человека.
Но я-то, я был рядом с Диллетом, думал Гайдли, пытаясь уснуть перед своим ночным дежурством, я был рядом — и все же профессор умер, распался.
Он все же уснул — и проспал долго, Энасси не разбудил его в срок.
— Все спокойно? — спросил Гайдли, поднимая голову.
— Да, — голос Энасси прозвучал как-то странно и глухо — наверное от усталости.
Гайдли сходил умылся, выпил кофе — есть совсем не хотелось — вернулся в лабораторию. Усаживаясь, спросил:
— Почему ты не разбудил меня?
— Не знаю. Задумался.
Пятые сутки. Пятые сутки — и Паола Рейн в соседнем корпусе. Вероятная первая жертва — это они успели просчитать наверняка. Гайдли казалось, что он знает, что творится в душе у Дина. Но он не решился что-либо сказать чтобы тот не поступил наперекор. Дурак Котов, надо было ему настаивать!
— Ложись, отдохни, — сказал он безразличным тоном. — Я теперь вполне могу подежурить до утра.
Не говоря ни слова, Энасси встал, подошел к дивану, лег лицом к стене. Пусть, пусть подумает, пусть подумает, пока еще есть время.
Только включив контроль Гайдли понял, что времени уже не было.
Семнадцать зеленых точек светилось на схеме института. И одна оранжевая. В соседнем корпусе — как и ожидалось…
И Энасси уже знал, знал это! Гайдли обернулся, с ненавистью поглядел на спину в измятом белом халате. Убийца! Убийца! Так чего же ты лежишь, выжидаешь? Иди и закончи свое дело. Он представил себе Энасси, стоящим над телом Паолы и медленно, как бы преодолевая сопротивление, опускающим руки — вниз, вниз. И ее — корчащуюся и кричащую, как недавно корчилась и кричала Луиза Диллет. Представил — и замотал головой, чтобы избавиться от этого ужаса. Нет! Нет! Это невозможно, Дин никогда не сможет сделать это.
А я на его месте — смог бы?
Нет. На его месте — нет. А на своем — да. Да, потому что впервые в жизни, глядя на спину Энасси Гайдли ощутил, что же это такое — настоящая ненависть. Ты, ты убил ее, думал он. Ты отказался выпустить всех из-под поля! Ты предпочел не рисковать. Вот и мучайся теперь? Да чего стоят сейчас твои дешевые мучения? Если ты такой уж жутко благородный, если так уж тебя заботит безопасность человечеств — что же ты собой не пожертвовал? Много вас таких было — готовых пожертвовать чем угодно ради великих целей. Много — но расплачивались за вас обычно другие. А я — я не такой. Да, не такой, и мне плевать на все человечество, если мои близкие под ударом! А великие цели — я готов заплатить за них — но только своей жизнью. Только своей жизнью… Только своей…
Заверещал вызов — Котов, наверное, тоже уже все знал. Но Гайдли было не до Котова.