Гиррева была стерильна — именно поэтому издревле ее использовали для временного расселения тех, чьи миры оказались непригодными для жизни. Она была стерильна и бесплодна, недра ее были бедны полезными ископаемыми, климат ее был ровным и бесцветным, ее пейзажи — серыми и унылыми. Ее невыгодно было даже трансформировать, она была совершенно бесполезна для человека, настолько чужда человеку, что не таила на себе даже опасностей для него.
Именно поэтому она и была нужна Метрополии, этому чуждому человеку и человечеству существу. Именно поэтому я и еще многие миллионы переселенцев с других миров провели на Гирреве долгие годы бесцветной жизни, пока мы и наши способности не потребовались Метрополии где-то еще. Конечно, Метрополия заботилась о нас, конечно, она дала нам возможность и работать, и учиться, и отдыхать — но все это лишь в пределах лагеря Алто. Для меня лагеря Алто. И других лагерей для многих и многих других. Все это лишь в пределах навязанного тебе извне круга сожителей — по комнате, по боксу, по лагерю.
Иным все это было безразлично. Немногие сходили с ума. Я уцелел и сохранил ясность рассудка. Даже в том, что я не привык к этому, что до самого конца это не осталось мне безразлично. Потому что безразличие такого рода, на мой взгляд, есть тоже есть помутнение рассудка.
Я уцелел потому, что помнил Рикпост и помнил тех, кто был мне близок тогда. Снова и снова я не уставая от повторений вспоминал и вспоминал то, что было прежде, и до сих пор могу назвать всех своих родных, всех друзей по детским играм, всех ближайших соседей, до сих пор могу в деталях рассказать, как провел наиболее запомнившиеся дни своего детства. Я ничего не забыл. Хотя — наверняка — многое приукрасил.
Но эти воспоминания, за которые я, несмотря ни на что, продолжал цепляться все долгие четырнадцать лет на Гирреве, отдалили меня от остальных людей. Да, они защищали меня от всего, что случалось — а случалось многое, как не случаться, если в одном месте сгрудилось сразу столько совершенно разных людей, если собрались они вместе не по своей воле, и лишь сила, чуждая их устремлениям, извне поддерживает это противоестественное единение. Да, воспоминания помогали не сойти с ума. Но они же препятствовали любым проявлениям близости между мною и остальными, даже теми, кто этого заслуживал.
Теперь я думаю, что именно в этом и состояла основная цель Метрополии в лагере Алто — выделить среди его населения тех, кто годится для службы Связи и других служб Метрополии, выкристаллизовать в них отчуждение от остального человечества, сделать их своими удобными орудиями, исключив всяческую возможность совершения непредсказуемых поступков. Я знаю — в Службу Связи, и даже в Академию люди приходят не только из таких лагерей. Но знаю и другое — я изучал этот вопрос специально — те, кто достигает высот, высших постов, какие только возможны у нас, так или иначе прошли путь, сходный с моим.
Но это — лишь внешнее сходство.
Потому что мой мир внутри меня остался, он не умер вместе с разрывом всех связей с внешним миром. Потому что то, что осталось от меня во внешнем мире — лишь тень того, что еще живо в душе. Потому что я не такой, как все.
Мне было почти двадцать, когда меня призвали в Галактический флот. Каждый знает, что радости от этого мало. Но я был рад — я смог, наконец, покинуть лагерь Алто. Пять лет службы в десанте — я на многое насмотрелся за эти годы. Шестнадцать боевых высадок, участие в четырех акциях, две медали — это все не дается даром. Трижды я был ранен, один раз, на Куанче, подцепил аппер и несколько недель провалялся в беспамятстве. И за все эти годы ни разу не побывал на мало-мальски приличной, спокойной планете. Десантные войска стараются держать подальше от соблазнов, десантники должны жить так, чтобы для них был один путь — вперед, в бой. Такова логика Метрополии, таковы ее принципы. И принципы эти работают вполне успешно, и мельчайшие человеческие частицы собираются в могучий кулак и ударяют туда, куда нужно, быстро и эффективно.
Но я не жалел о том, что попал в десант. Хотя и не был уверен, что сумею дотянуть до конца срока, что сумею пройти через все десять лет ада. Это все же было лучше, чем лагерь Алто.
Мне не пришлось служить все десять лет. Я не знал, даже подумать не мог тогда, что чем-то выделяюсь из среды тех, с кем делил опасности. Но Метрополия помнила обо мне, как и о миллионах других, подобных мне. Если бы я погиб за эти пять лет, мне нашлась бы замена. Но я выжил, я прошел хорошую подготовку, ценность моя для системы намного возросла, и через пять лет службы меня неожиданно отозвали из десанта и направили в училище Связи на Геррике-34. Я думаю, что это было крупным просчетом со стороны Метрополии. Сам еще того не сознавая, я нес в себе — в своих генах, в своем жизненном опыте, в зачатках будущих своих мыслей — опасность для самого ее существования. Но опасность лишь потенциальную, опасность, которая в обычных условиях никак не могла бы проявиться. И вот я, такой, каким я был, оказался вдруг допущен — пусть и в ограниченном объеме — в то, что на деле правит Метрополией, что определяет ее могущество в гораздо большей степени, чем все Галактические флоты, чем все индустриальные мощности всех членов Ассоциации, чем вся ее кредитно-финансовая система и весь научный потенциал.