Он был столь любезен, что подвез меня домой, правда, высадил на соседней улице. А в машине вручил эту аптечку. Аптечка как аптечка, в магазине таких навалом, только боковая стенка чуть толще, чем требуется, и, если нажать в определенном месте, появляется прорезь для кассеты. Раз в неделю теперь я ходил в прачечную и сдавал в стирку рубашки, которые раньше стирал сам. Вот и все.
Вот и все. Я никому не принес зла, никто не пострадал. Господи, да таких, как я, десятки тысяч — они же нас просто на крючок насаживали, чтобы в случае надобности выдернуть без проблем, не нужны были им эти пленки, в КМБ людей не хватит все прослушивать и прочитывать! И зачем? То, что говорили Шу-цу и Л. С., все инородцы если не говорят вслух, так думают. Этим ли КМБ удивишь? А с Вовадием я с тех пор почти не общался, только случайно. Если разобраться, спас я Вовадия, не выдал. Все за всех на себя принял и позор возможный тоже. Пускай я себе, лично себе, иммунитет зарабатывал, но ведь получается, что не только себе, но и всем за свой счет. Откажись я, другого бы нашли, похитрее, позлее, поподлее. В каждой инородческой компании имеется стукач, это уж точно! Из самих же инородцев, жить-то хочется. Так кто упрекнет меня, что я этот крест на себя взвалил, с ним на гору взошел, кто?! Кто сам без греха?!
Я держал комок пленки в левой руке, наматывал конец на указательный палец правой и дергал. На газете набралась гора обрывков, а комок, казалось, не уменьшался.
Вот обрывок: Звонок в дверь. Л. Э.: «В глазок ничего не видно, свет на лестнице не горит». Шу-цу: «Открывай, нас тут шестеро мужиков». «Ода к радости». Крики. Крики. Крики. Выстрелы.