ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Перестаньте! Прекратите! Не смейте!
Черный Человек мокрой блестящей точкой валяется на полу среди разбросанных листков, Артур и Сергей нависают над ним, еще напружиненные, еще готовые бить и убивать. Зоя Сергеевна подбегает к ним и хлещет по физиономии — сначала одного, затем другого.
ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Звери! Зверье! (Падает на колени возле избитого, кричит.) Свет! Свет мне дайте!
И в тот же миг вспыхивает электрический свет. Все остолбенело стоят, ошеломленные, подслеповато моргающие. Пол сплошь усеян белыми листочками, высыпавшимися из распахнувшегося кейса.
ЗОЯ СЕРГЕЕВНА. Сергей! Неси аптечку из ванной! Саня! Воду мне сюда холодную! Таз!..
Она поднимает избитому голову, кладет к себе на колени.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК (жалобно и хрипло бормочет сквозь стоны). За что? Ну за что? Что я тебе сделал? За что?..
Базарин опускается на корточки и принимается торопливо собирать рассыпанные листки, складывает их в пачку, старательно подравнивает дрожащими пальцами, потом читает один листок, садится на пятки, читает другой…
БАЗАРИН. Слушайте! Они же все отменили! (Падает на четвереньки, ползает, ища что-то, наконец находит и садится задом на пол. Читает срывающимся голосом.) «Базарину… Олегу Кузьмичу… Во изменение нашего предыдущего распоряжения… предписание вам прибыть… отменяется…» Отменяется! «Впредь до специального распоряжения. Председатель-комендант…» (Трясет перед собой пачкой мятых листков.) Всем отменяется! Станислав! Александр Рувимович! И вам тоже отменяется!..
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК (стонет). За что? Ой, больно… Осторожнее!..
БАЗАРИН (поднявшись на ноги и потрясая листками). Ведь я же говорил! Невозможно это! Я же сразу вам сказал! Невозможно это! Невозможно это! Невозможно!..
Начинает звонить телефон, и звонит долго, но все стоят в полном остолбенении, и никто не берет трубку.
7 апреля 1990 года. Москва
Принято считать, что Петр Великий в один прекрасный день вдруг решил преобразовать Россию. Однако сам Вольтер признает, что еще отец Петра Алексей намеревался насадить в России искусства и науки. В любом деле нужно выждать, пока для него не созреют благоприятные условия. Счастлив тот, кто приходит именно тогда, когда они уже созрели.
Русским людям давно уже было свойственно чувство, а скорее чувство, чем сознание, что Россия имеет особенную судьбу, что русский народ — народ особенный. Мессианизм почти так же характерен для русского народа, как для народа еврейского. Может ли Россия пойти своим особым путем, не повторяя всех этапов европейской истории? Весь XIX в. и даже XX в. будут у нас споры о том, каковы пути России, могут ли они быть просто воспроизведением путей Западной Европы.
Если письмо — акт, у направленный от массы к государству, от плоти к духу, то чтение — акт, направленный от государства к массе, от души к плоти… Посредством чтения Homo Soveticus попадает в пространство надзора… Не я «читаю» «Вечный зов», «Волгу-Волгу» или картину Дейнеки «Грачи улетели», а они надзирают надо мной, идентифицируя меня в пространстве между плотью массы и оком абсолютного наблюдателя — государства. Куда там Оруэллу с его телескрином! Значительно более незаметный, всепроникающий, этот способ чтений рождает в читателе потребность в утверждении себя в пространстве общезначимого, в разрушении самостояния субъекта.
Экономика императивно требует утверждения частной собственности, идеология ее уничтожения. Часто говорят: страна на краю пропасти. Продолжим этот образ: на узком мостике над пропастью сошлись экономика и идеология, уперлись лоб в лоб, той и другой обратного ходу нет — не развернешься. Кому-то лететь в бездну. Компромисс исключен, он означал бы просто бездействие — авось, мол, противостояние как-то само собой разрешится. Этого не будет.