Рогов подошёл к батарее, взялся с другого конца. Потянули, подняли, потащили к ховеру, печатая следы в рыхлом песке.
— А явтра? — преградила им дорогу Лисс.
— Надо же, — вслух удивился Рогов. — Не так всё и плохо у наших детишек с памятью. Про леденцы запомнила, какую-никакую логическую цепочку из нашего отъезда сложила. Глядишь, выйдет толк.
— Лисс, отойди, — попросил Храпнёв.
Девочка в платьице раздвинула губы.
— Кафетка?
Пуф-ф! — батарея одним концом хлопнулась в песок.
— Пошли-ка!
Храпнёв схватил девочку за руку и поволок на смотровую площадку. Сквозь ткань перчатки рука её казалась мягкой, как желе.
— Завтра мы будем во-он там! — показал он на поблескивающий вдалеке купол. — Хочешь, приходи туда. Хочешь?
— Хасю!
— Тогда — до завтра.
Храпнёв оставил девочку на смотровой площадке, по пути выдернув штырь анемометра.
Батарею погрузили в молчании. Рогов — в неодобрительном. Храпнёв — в раздражённом. В том же раздражении он хлопнул створками.
— Чего ты завёлся? — спросил Рогов, когда они сели в ховер.
— Я спокоен, — сказал Храпнёв.
— Они просто медленно усваивают информацию. Думаю, ещё медленнее формируются устойчивые кластеры памяти.
— Вот-вот, — сказал Храпнёв.
— Им просто никогда этого было не надо, — сказал Рогов.
— А нам?
Ховер взревел, из-под юбки его вылетели песок и мелкие камни. Надвинулся, наплыл неровный край. Лисс пропала из виду, но Рогов успел махнуть ей рукой.
— Поехали, — Храпнёв прибавил скорости.
Замерев на секунду, ховер заскользил по склону вниз.
Оранжево-серая каменистая равнина распахнулась перед Храпнёвым и Роговым, шустро растеклась с лобового экрана на боковые. Редкими вехами полетели мимо белесые, обточенные ветрами валуны. Слева вспухла и побежала рядом, иногда удаляясь и выписывая зигзаги, каменная борозда.
— Видишь? — Храпнёв указал на желтеющие за бороздой пятна.
— Вода? — спросил Рогов.
— Да, кальцинирование почвы. Думаю, можно поставить и заглубить насос и фильтры. Наверняка водоносный пласт поднялся.
— Ну, это на будущее.
Храпнёв покосился.
— Переживаешь?
— Из-за кого? Из-за Лисс? — удивился Рогов.
— Сам сказал.
— Просто… Тебе же вроде бы нравилось с ней возиться.
— Нравилось, — Храпнёв двинул джойстиком, и ховер опасно прошёл между скальными обломками высотой под пять метров.
Тень на мгновение накрыла людей.
— И что изменилось?
— Вы! Ты, Колманских, Каспар. Вы их начали воспринимать как…
— Детей.
— Да! Не говоря уже о Панове и Дашке, которые целый детский сад открыли, посчитав это своей миссией.
— И это логично.
Храпнёв нажал кнопку на пульте и перевёл ховер в режим автопилота.
— Нет, — сказал он. — Это не логично. Это проявление слабости. Они — не дети. А мы — не воспитатели.
Ховер повернул. Жаркий рыжий шарик светила прокатился по стеклу и застрял в верхнем углу. Впереди очертился, приподнимаясь над пейзажем, грязно-серый купол базовой станции. За ним белела осыпь, притворяясь неправильным, искажённым горизонтом.
— Кстати, может как раз заедем? — предложил Рогов.
— К Панову?
— Да.
— Да пожалуйста, — пожал плечами Храпнёв.
Он снова взялся за джойстик. Ховер, стреляя камешками, резко заскользил вправо.
— Дело не в том, нравится мне или не нравится, — сказал Храпнёв. — Дело в подмене цели. Смысла. Вы что, думаете здесь вырастить человечество?
— Почему нет?
— Это — не человечество!
Рогов улыбнулся. Лобастый, лысеющий Храпнёв напомнил ему земную птицу. Только не вспомнить, какую.
— Всё зависит от нас, — сказал он.
Храпнёв рассмеялся, закачал головой. Ховер пополз на взгорок. Мелькнула сложенная из камней, явно рукотворная пирамидка. Стекло потемнело, поляризуясь под прямыми солнечными лучами.
— Саня, пойми, — сказал Храпнёв, — мы умрём. Пять, десять, пятнадцать лет. Кто-то из нас, может, как Вальковский, тоже решит повеситься. Что от нас останется? Вот, — он махнул картой памяти у Рогова перед носом. — Только это. А эти твои…
— Что?
— Забудут.
— Не знаю, — сказал Рогов. — Не уверен.
— Доказательства?
— Вика.
— Вика — отдельный разговор.
— Она ходит на могилу к Вальковскому уже пятый месяц.
— Просто хорошая, как исключение, память.
— Женька любил её.
— А она? — фыркнул Храпнёв. — Она хоть что-то к нему испытывала? Или ты разглядел в ней зачатки человеческих чувств?
— Обрыв, — сказал Рогов.