Женщина помолчала.
— Я знаю, Лёш, — сказала она наконец. — Но они учатся.
— Чему?
— Быть людьми.
— А им хочется быть людьми? — спросил Храпнёв. — Люди, вообще-то, страшные существа. Импульсивные, нелогичные, непредсказуемые.
— Лёш, чего ты добиваешься? — спросила Дарья.
— Не знаю.
— Ты думаешь, что они опасны?
— Как всякое не пойми что.
Дарья, потянувшись, поцеловала его в шею.
— Так получилось, Лёш, — сказала она ему, как ребёнку. — Будущая колония погибла, даже не начавшись. Весь биоматериал, зародыши, биолаборатория… Мы хотели заселить этот мир людьми, но увы. Так бывает.
— И тут — это.
— Да, это, местная жизнь, которая неожиданно пошла с нами на своеобразный контакт.
— Что они вообще из себя представляют, ты видела?
— Нет.
— И я нет.
— Возможно, этой жизни хочется быть ребёнком.
— Да здравствует инфантилизм! Знаешь байку, которую страшный и ужасный Барабанов сейчас возводит в ранг религии?
Дарья качнула головой.
— Слушай, — Храпнёв приобнял её покрепче. — Тоже сказка в своём роде. Оказывается, всё началось с Вальковского. Женька так скучал по своей оставленной на Земле дочери, что вместо того, чтобы редактировать карту магнитных полей, излучал в окружающее пространство грусть, уныние и, собственно, образ пятилетней Вики.
— Ты серьёзно?
— Ни слова от себя!
— И тогда появилась Вика.
— Да, как реализация желания. Потом Вики, Анюты, Андрейки пошли просто косяком. Нас с Роговым, например, каждый день встречает девочка Лисс.
— Чья?
— В смысле, моя или Санина? Наверное, ничья. Просто образовалась, отрастила рыжие короткие волосы и ходит, выпрашивает леденцы.
— Почему Лисс?
Храпнёв пожал плечом.
— Как-то само придумалось. Ей подходит.
— Может, привезёшь её к нам?
— Привезу, если она захочет.
— Знаешь, — сказала Дарья, — я так и не могу понять, почему Женька покончил с собой. Почему не оставил никакой записки?
— А если причиной его смерти стала разница между Виками — земной и здешней? Если он понял, что здешняя Вика — эрзац, пустота?
— Я видела, как он с ней возился. Он не считал её пустотой. Он наоборот видел в ней приложение своих сил. Растил. Она доставляла ему столько радости. Он приводил её сюда и весь светился. Всё время — какая она забавная, как учится считать, как потеряла ушко, а потом снова его нашла. И вдруг — на страховочном фале… Где он его откопал?
— В шлюзе. Завтра полгода, как.
— Димка нас не собирает?
— Нет.
Они замолчали.
Дарья погладила Храпнёва по колену, он зачесал ей упавшую на лоб прядь к виску, сколупнул песчинку.
— Значит, всё хорошо? — спросил Храпнёв.
— Насколько возможно, — ответила Дарья.
— У нас нет ни корабля, ни ретранслятора.
— Зато у нас есть маленькая, но уютная колония. Мы нашли съедобную глину. То есть, не совсем глину, но её можно жарить.
— Это то, чем ты угощала меня в прошлый раз?
— Да!
— Боже!
Храпнёв издал несколько странных горловых звуков.
— Это тебя тошнит? — поинтересовалась Дарья.
— Воспоминания рвутся наружу.
Дарья рассмеялась и выползла из-под его руки.
— Ты неисправим.
— А ну-ка, сюда, сюда! — услышал Храпнёв голос Рогова.
Послышался топот детских ног, и первым его желанием было рвануть из дома в ховер. Там хотя бы можно запереться и затенить стёкла. Впрочем, незаметно сделать это уже было невозможно, и он замер с напряжённо-прямой спиной и с противно-тягучей слюной, собирающейся под языком.
Они выстроились в два ряда. Дети помладше — в первом, ближнем, дети постарше — во втором. С одного бока встал Рогов, с другого — заросший, борода лопатой, Панов. Дети и Панов улыбались одинаково — во весь рот.
— Хором! — скомандовал Панов.
— Драс-туй-те!
Оказавшись в центре восемнадцати детских глаз, Храпнёв кивнул.
— Да, и вам… э-э… привет!
Дети заулыбались ещё шире.
Девочки были в синих платьицах и белых гольфиках. Мальчики — в тёмных шортах и белых рубашках. Один, правда, рубашку имел слегка зеленоватую.
— Что мы скажем дяде Алексею за принесённую курицу? — громко спросил Рогов.
— Пасиба! — прокричали дети.
Храпнёв обмер, когда они кинулись его обнимать.
— Ядя Сей!
Он едва рефлекторно не отпихнул самого ближнего ногой.
Обнимались дети неумело, неуклюже, руки у них гнулись в разных местах, слюнявые личики толкались Храпнёву в грудь, в живот и в плечи. Он заметил, как один мальчик втянул в себя нос. Чпок!