Я сидел в сенях и готовил охотничьи причиндалы. На завтра намечался выход за мясом. Перебиралось всё, проверялась острота наконечников, короткого копья с висящей на ремешке, ниже наконечника, перекладиной, наличие ложки, и всяких нужностей. Во общем перепроверял то что было уже проверено и получал от этого удовольствие. Наверное, меня поймёт каждый рыбак и охотник. С копьём я научился обращаться достаточно сносно. Метал метров на десять и попадал в козий бурдюк набитый соломой.
Хоть и занимался я любимым делом, а в душе была тоска. Даже песенки у меня были теперь больше грустные, чем весёлые:
Дверь со скрипом отворилась, пламя трёх свечек колыхнулось, на стенах задвигались тени:
— Всё тоскуешь, горе горемычное? — Спросила баба Мила.
— Да нет, просто пою. — улыбнулся я.
— Жениться тебе надо Владушка, а то так усохнешь.
— Да я уж был, хватит.
— Не там был видать. Нака вот тебе одёжу охотничью, и не только!
Баба мила порылась в дощаном ящике, в котором лежал лапник, веники для бани и достала от туда кожану куртку, тканые толстые порты, шерстяной свитер и расшитый, да отделанный тесьмой, плащ-накидку.
— Порты орехом крашены в коричневый цвет, а куртка корнем крапивы в зелёный. Тут таких ни у кого нет!
— Эт што ж такое бабуль, когда ты успела сшить? Ну спасибо, буду должен.
— Пень ты берёзавай, дубина стоеросовая (!), — Начала отчитывать меня Бабуся-Ягуся, — да рази я, в своих-то летах, так сделаю?
— Чу-фыр, чу-фыр! — Передразнил я засмеявшись.
— Для такой работы у меня уж давно взор не тот! — ответила она и врезала костяшкой пальца мне по лбу, за передразнивание.
— А кто ж тогда? Опешил я.
— Тфу ты! Годами вышел, а умом нет.
— Да скажи, кому я теперь должен?
— Мне Светла наказала не говорить. — Хитро отозвалась старушка.
— Светла? — Громко переспросил я.
Это была та милая, симпатичная женщина, которая в лазарете слегка опёрлась мне о плечо головой, смеясь над шуткой Данилы. Её мужа лет десять или больше назад медведь поломал, она теперь жила одна, деток то не успели завести. Жила тихо в маленькой избёнке, вросшей в землю, мужиков к себе не подпускала, как бы те не хорохорились. Я на неё давно поглядывал, но не решался не то что бы подойти, но даже в глаза посмотреть. Так выходит, мы друг на друга смотрели и боялись не понравиться. То-то Бурей часто о ней говорил при мне, привлекая при этом моё внимание, мол Светла, опять замолодилась, расцвела, томится, а я балбес не понимал о ком и для кого он это говорит…
— Выходит Бурей специально… А я баран тугой…Так надо к ней зайти, сказать…
— Тфу, тялок ромейский. — Огрызнулась бабуля.
— Почему ромейский? — Растерялся я.
— Потамушта сначала обгадиться, а потом хвост подымает. — Отозвалась Баба-Яга и шаркая, по скрипучим половицам, зашла в горницу.
Рано утром охотники собрались у расшив и занимались погрузкой вещей. Было слегка морозно, людей окутывал пар от дыханья, под ногами хрустела заиндевелая трава и скрипел прибрежный песок. Кругом шныряли пацаны, помогая отцам, жёны укладывали хлебы и другие продукты. Собаки радостно вертя хвостами каральками, понимая куда собираются люди, сами прыгали в расшиву и устраивались поудобнее, иногда огрызаясь друг на друга.
Планировалось уйти от веси на день пути, остановиться у зимовья и там начать охоту, а через пару тройку дней возвернуться.