— Поразительно! — пролепетал какой-то толстяк.
— Позвольте, — вмешался Доббер, — мы, остановили у. них время. А на нас это не отразится?
— Пустяки, — ответил доктор. — Я добился изумительной локальности излучения. Конечно, в пределах планеты, я это допускаю, могут быть разрывы и смещения времени…
— Как?! — воскликнул Доббер.
— Как?! — повторили хором парни в хаки.
— Что вы хотите этим сказать? — поднялся директор.
— Пустяки, — снова воскликнул доктор. — Не пройдет и полугода, как все станет на свои места. Зачем волноваться? Утро, день, вечер… Разве вам не надоело это унылое постоянство? Моя машина… — он потянулся к какому-то рычагу, но Доббер поймал его за локоть.
— Позвольте, позвольте, — назойливо шамкал толстяк. — А это не опасно для жизни?
— Ничуть, — ответил доктор. — Разве что вас похоронят раньше, чем вы умрете.
Доббер выскочил вперед.
— Доктор прав. Что за малодушие, коллега? Дело идет о борьбе с коммунизмом. Красные у нас в руках. Нельзя упускать такой шанс. Мы обязаны рискнуть во имя цивилизации и прогресса.
В комнате воцарилась тишина. Я догадался, что присутствующие переваривают мысль о своей исторической миссии.
— Джентльмены, — сказал директор, — вопрос решен… Через час я буду докладывать совету концернов. Опыт готовим на послезавтра. Потом можно будет поставить в известность конгресс.
— О’кэй! — ответил директор.
— О’кэй! — рявкнули парни в хаки.
— О’кэй… — пробормотал я и на четвереньках, прячась за креслами, пополз к. дверям.
По коридорам я мчался как спринтер, скоростной лифт показался мне слишком медлительным. По дороге в редакцию полиция трижды фотографировала мое авто. Стрелка спидометра сломалась, не выдержав перегрузки.
Я схватил редактора за манишку и прохрипел:
— Снимайте первые четыре полосы, — потом упал в кресло и простонал из последних сил: — Стенографистку!..
Шеф был опытный газетчик. Через минуту он отпаивал меня виски. Возле двери уже дожидались, держа наготове карандаши и блокноты, две хорошенькие девочки.
Я диктовал больше часа. Тем временем шеф договаривался с издательством, чтобы тираж номера увеличили в двадцать четыре с половиной раза. Потом он связался с авиакомпаниями. С нас содрали три шкуры, но теперь мы были уверены, что не позже завтрашнего утра нас будет читать весь свободный мир.
Я глотал бутерброды и лихорадочно соображал, кому из конкурентов можно выгодно продать сенсацию. Но меня заперли в кабинете и отключили телефоны.
Я удрал через мусоропровод.
До утра я мотался по редакциям и заработал больше, чем за всю свою жизнь. Телеграфировать в Европу было бесполезно. Все равно меня кто-нибудь уже опередил. Я смертельно устал. Устал до такой степени, что даже обрадовался, когда застрял в лифте между этажами какого-то небоскреба.
Я проснулся в каморке без окон. В щель под дверью пробивался свет. Стены мелко дрожали — где-то рядом работал мощный двигатель. Я сразу понял, что нахожусь в самолете. Меня украли! Меня похитила разведка красных!..
Действовать нужно было немедленно. Я бросился к двери. Заперта! Я попытался выбить ее плечом.
Внезапно она распахнулась. Я потерял равновесие и грохнулся под ноги тщедушному старичку швейцару..
— С вас доллар, сэр, — сказал он. — Вы ночевали на моем диване.
Я не сразу понял, в чем дело. Минуту я сидел на полу и анализировал обстановку. Потом я молча встал, сунул старику доллар и ушел.
На улицах было столпотворение, как в дни президентских выборов. Люди с перекошенными от ужаса лицами метались по площадям и скверам. Репродукторы полицейских машин призывали к спокойствию:
“Внимание, граждане! Каждый должен иметь при себе удостоверение личности и медицинскую справку. Правительство гарантирует безопасность. Будьте благоразумны!”
Продавцы газет вопили:
— Последние новости! Исчезло время в Аризоне!
— Сенсационное сообщение. Нашествие мамонтов на Нью-Мексико!
— Летаргический сон Советов!
— Послание президента к народу!
— Интервью с покойником Колумбом!
— Сенатор Лоуренс предлагает вернуть Россию в 1916 год!
Все шло как надо. Я воспрянул духом и, посвистывая, направился в редакцию. В небе висели вертолеты панамериканской страховой компании. На головы сыпались листовки:
“Страхуйте ваше время только у нас!”
Лифты в здании объединенных корпораций прессы не работали. Я не особенно огорчился. Мне нужно было всего лишь на двадцать седьмой этаж. Я закурил и не спеша потащился наверх.
— Хэлло, шеф! — сказал я, входя в кабинет редактора.