Профессор смотрит на уравнения, грызет пластмассовый наконечник ручки и рассуждает вслух — привычка, появившаяся у него за годы одиночества:
— Прежде всего линейное уравнение Дирака, описывающее поведение дебройлевских спинорных ку волн электронов. Вот оно: Первый член этого уравнения и таинственной формулы совпадает. В 1938 году Иваненко применил дираковское уравнение для описания первичной материи. Новый вариант отличался от предыдущего наличием нелинейного члена:
Оно записано на втором листочке:
E
Этот вариант еще более напоминает формулу с Бледного Нептуна. Оба уравнения совершенно однозначны относительно волновой функции. Разница лишь во втором члене.
Наконец, есть еще одно к тоже нелинейное уравнение. В прошедшие времена его называли “Уравнением Мира” или просто уравнением Гейзенберга:
Здесь второй член вообще выброшен.
А первый и третий одинаковы с уравнением, изображенным на снимке. Вот и все, что я знаю об уравнении с Бледного Нептуна. Если это не мистификация, не грубая и нелепая ошибка, то… я не знаю, что это! Как могло попасть земное и вместе с тем никому не известное на Земле уравнение в чужую звездную систему? Нет, это совершенно невозможно! Но все же… От этого буквально раскалывается голова.
Крабовский закрыл глаза руками и попытался сосредоточиться. Потом он неторопливо поднялся изза стола и прошелся по кабинету. Так ничего и не придумав, он вновь возвратился к столу. Промучившись еще часа два, он придвинул к себе аппарат видеофонной связи и набрал номер кафедры. На экране возникло полное красивое лицо аспиранта Вододи Волкова.
— Здравствуйте, Володя.
Юноша улыбнулся и поздоровался.
— Володя, я сегодня себя плохо чувствую и не смогу быть на семинаре. Попросите Александра Максимовича, чтобы он меня заменил… И вот еще что… я сейчас дам вам одну формулку. Поезжайте с ней в вычислительный центр, пусть ее срочно закодируют. Потом зайдите в Центральное хранение и отдайте им код с алгоритмами.
Володя кивнул и заверил Крабовского, что все сделает самым тщательным образом.
— Евгений Владимирович, — спросил он смущенно, — вы еще не прочли мой автореферат?
— Вы знаете, Володя, — сказал Крабовский, — еще нет, не прочел. Но он лежит у меня на столе сверху. На этой неделе я обязательно прочту,
Володя закивал головой и стал уверять шефа, что ему совсем не к спеху, что он просто так спросил и Евгений Владимирович может не беспокоиться. Но Крабовский прекрасно понимал, что аспирантский срок истекает и Володе нужно спешить с защитой диссертации. Понимал, но времени на все не хватало, и все сильнее напоминали о себе годы.
— Я обязательно прочту, Володя, обязательно. А вы… как только получите в Центральном хранении ответ, немедленно вызовите меня. Хорошо?
Крабовский быстро написал формулу на белом фрелоновом листке и положил его на экран. Через минуту он выключил аппарат, принял капли и прилег на кушетку.
Он подумал, что все-таки нужно будет прочесть Володин автореферат.
Звонок резко и бесцеремонно ворвался в тяжелый и путаный сон. Какую-то долю секунды Крабовский не мог понять, где он находится и что с ним происходит. Вновь зазвенел звонок и помог ему преодолеть мучительную границу между кошмаром и явью.
Крабовский открыл глаза. В комнате было сумрачно и скучно. Окна были залиты водянистой синью осеннего вечера. Он подошел к аппарату и включил его. Это вызывал Володя. Он только что получил в Центральном хранении уже обработанную карту с ответом на запрос по поводу формулы с Бледного Нептуна. Володя что-то говорил Крабовскому, но профессор не понимал и не слышал его слов. Его глаза, не отрываясь, следили за широкой белой лентой с перфорированными краями, которую Володя держал в руке. Наконец Володя положил ленту на экран. Крабовский увеличил частоту строк и освещенность. Сразу же бросились в глаза знакомые с юности фамилии.
Крабовский опять поймал себя на том, что читает ленту вслух.
— Так, так, — шептал он, — 1925 год. Луи де Бройль постулировал, что первичная материя должна быть, во-первых, спинорной, а во-вторых, обладать спином, равным половине.
Все было хорошо знакомо: Дирак, Иваненко, Бродский, Мирианашвили, Курделаидзе, Вернер Гейзенберг. После 1958 года ничего нового не было сделано. На экране прыгали чистые строчки. Профессор разочарованно вздохнул. Но вот пошли примечания к запросу. Опять знакомые имена творцов геометрического единства мира: Вейль, Эддингтон, Картан, Калюца… Наконец Эйнштейн, Фок, Марков., Мелькали строчки, наполненные фамилиями, датами и наименованиями источников. Напряжение ожидания, с которым Крабовский следил за первыми строками, исчезло. Он уже спокойно проглядывал длинный список, надеясь, что тот скоро кончится.