— Здесь совсем иные мотивы, — продолжал он уже какой-то скороговоркой, точно перескочив через невидимое препятствие, — все очень сложно…
— Я отказываюсь тебя понимать, — сухо сказал Крабовский.
В нем постепенно росло раздражение. Он хотел еще что-то добавить, вероятно, более резкое, но Марк остановил его жестом руки.
— Шубенко не хочет об этом ничего знать! — сказал он твердо и зло. — Эх, если бы Алик был здоров! Шубенко какой-то скользкий тип… Понимаешь, дядя, он очень всем заинтересовался, все смотрел и выспрашивал, а потом сказал, что нам лучше обо всем этом молчать. По крайней мере некоторое время.
— Но почему? — тут уж Крабовский действительно ничего не мог понять.
— Ах, дядя! Почему, почему… Да разве ты веришь этому? Даже ты! Вот Шубенко и считает, что незачем набрасывать тень недоверия на наш великолепный эксперимент по проверке следствия Райша. Все равно нам никто не поверит. Этому ведь просто нельзя поверить, невозможно. А доказательств никаких!
— Позволь, а это? — возразил Крабовский, указывая на пачку снимков.
Марк безнадежно махнул рукой.
— Снимки — это не доказательство… Наш агрегат синемапамяти не запломбирован.
— То есть как это? — Крабовский все еще ничего не мог понять.
“Час от часу не легче, — думал он, — синемапамять перед отлетом пломбируется, а пломбу может снять лишь доверенное лицо Академии наук. Да и то только на Земле”.
— Тут целое сплетение нелепых случайностей, — продолжал Марк. — Я не знаю, как это получилось.
Но Алик был не осторожен. Он попал под облучение.
— Как это случилось?
— Я не знаю. Я дежурил у гравилокаторов и был очень занят. Когда я вернулся в салон, то Алик лежал с окровавленной головой на полу. Агрегат синемапамяти был тоже разбит… Почти вдребезги. Я поднял Шубенко. Он к тому времени уже седьмые сутки находился в анабиозе. Алик только раз пришел в себя. И то ненадолго. Он сказал, что внезапно ослеп и упал. Я спросил его, чем он занимался до того, как упал. Алик ответил, что собирался уложить синемапамять в контейнер абсолютной жесткости, куда только что отправил катушки с записью.
— Зачем он собирался это сделать?
— Так всегда делают при подходе к Системе. Мало ли что может с нами случиться… Документы должны уцелеть… На чем я остановился?
— Что Алик вдруг ослеп, стоя у агрегата, и упал.
— Ах, да! Я спросил его, где он попал под облучение.
— А почему ты думаешь, что это облучение?
— Я исследовал глазное дно. Анализ латентных изменений свидетельствует о мгновенном лучевом ударе.
— Нейтроны?
— Нет, скорее ро-мезоны. Мы стали думать, где это могло произойти. Алик ничего не мог припомнить. Лишь однажды, это было еще на Бледном Нептуне, когда я летал на разведракете над островом, Алик вышел в пространство. Он хотел, как говорится, подышать свежим воздухом. Никакой опасности в этом не было, так как на нем был скафандр высшей защиты. Тут-то он и почувствовал мгновенную вспышку и резь в глазах, это было как раз над островом, но так как все сразу же прошло, он не обратил на это внимания.
— Но ты же сам говоришь, что на нем был скафандр высшей защиты!
— Эта защита хороша против чего угодно, но не против ро-мезонов. В природных распадах они не встречаются, вот И не предусмотрели фильтра… Ведь это тоже загадка: откуда на проклятом острове источник ро-лучей? Сейчас мне начинает казаться, что Алик пострадал от того самого пучка лучистой энергии…
— Да, действительно стечение обстоятельств… Так что же было дальше?
— Алик опять впал в забытье. Мы оставили его на Луне… Вотерс говорит, что он выздоровеет и будет жить и наслаждаться. Но не раньше чем через год.
— Ну, хорошо, положим, что Алик разбил прибор, как же ты получил эти снимки?
Марк хотел вспылить. Крабовский видел это по его лицу. Но он все же сдержался и медленно, растягивая слова, ответил:
— Агрегат синемапамяти можно разбить. Но алмазно-индиевые блоки памяти неуничтожимы. Я вынул их из груды исковерканных обломков и положил в карман.
— Ну и превосходно! На них есть номера, и ты мог их сдать на Луне сразу же после посадки!
— Ах, дядя! Конечно, мог! Но я забыл. Я был слишком взволнован несчастием с Аликом. Я просто доложил, что агрегат разбит… Пойми, что, если бы не эти проклятые формулы, ни у кого бы и не возникла мысль обвинить меня в… шарлатанстве, что ли… Ну, забыл сдать память от разбитого прибора! Какой в этом грех? О, если бы я знал, что хранится в этой памяти, тогда бы… я просто не смог забыть ее сдать. Но мне казалось, что мы не везем совершенно ничего интересного, кроме результатов эксперимента, к которым синагрегат не имеет никакого отношения… Это действительно порочный круг нелепых случайностей! Прав Шубенко, что нужно молчать, прав!