— Невероятно… Неужели ты всерьез полагаешь?..
— Полагаешь, полагаешь, — поддразнил он. — Ты слышал что-нибудь о батибии?.. Собственно, этого следовало ожидать. Так Гексли назвал в прошлом веке вязкую слизь с заключенными внутри нее известковыми камешками, добытую со дна океана. Батибий означает “живущий в глубине”. Гексли считал ее первичной живой протоплазмой. Совсем еще недавно это считалось модным — искать первичную протоплазму. Так вот: скелет — камешки, тело — протоплазма, все вместе батибии — “живущий в глубине”. Логично? А на самом деле ничего общего с протоплазмой! Ты понимаешь, зачем я вспомнил это?
То, что сходило с рук Гексли, не разрешается веком позже.
…Когда я вышел от него, на моих часах было четверть первого. Лил дождь, мое легкое весеннее пальто тяжелело на глазах. Он молодец, думал я, глядя, как стремительные водяные горошины рождают в лужице на асфальте маленькие фонтанчики — извержения, он шутил и смеялся со мной, угощал несладким чаем, был весел а бодр. Он заразил и меня — подумаешь, немного помокну под теплым дождем…
Значит, там он держался молодцом. Именно потому так хорошо ему здесь, что там он был настоящим молодцом!
В. ЩЕРБАКОВ ВОЗВРАЩЕНИЕ СУХАРЕВА
ПРОЛОГ
Со стороны могло бы показаться, что человек спокойно спал, полулежа в кресле, так безмятежно было его лицо, ритмично дыхание и естественна поза. Но вот через минуту—другую раздавался тревожный сигнал. Человек медленно пробуждался, тянулся к экрану и с видимым усилием всматривался в мелькающие точки: корабль пробивался через метеорное облако.
Воспаленные, красные глаза лучше всяких слов сказали бы, как обманчиво первое впечатление. Потом он тяжело опускался в кресло и успевал погрузиться в кошмарную дремоту, прежде чем снова раздавался неумолимый сигнал.
Трое или четверо суток — он уже не помнил, сколько именно — он почти не смыкал глаз, потому что сигнал звучал беспрерывно. Да, пожалуй, уже пятые сутки, как вышел из строя автоштурман. Только бы дотянуть до конца… сменить испорченные блоки. А может, сначала все-таки выспаться?..
Даже приблизительно он не смог бы сказать, сколько еще времени прошло, когда электрический импульс разбудил его в последний раз. Не открывая глаз, он с трудом поднял руку и безвольно выдернул шнур сигнализации.
В его сонные грезы лишь на мгновение вошел корабль — беззащитная скорлупка в океане времени и пространства и стремительная точка метеора, пересекшая его путь в своем смертельном полете.
МАЖОРНЫЙ АККОРД
Странное чувство не покидало Сухарева: зеленые квадраты полей, речки и белоснежные постройки ракетодрома неожиданно вынырнули из-за облаков, все это он видел как будто нарисованным на холсте рукой мастера, вдохнувшего в них жизнь. Он не верил, что все кончится вот сейчас, в эту минуту.
Толчок амортизатора — и он почувствовал, как к горлу подступила легкая тошнота.
К трапу подъехал автомобиль. Вольд увидел женщину. Волнистые каштановые волосы, радостное, открытое лицо, стройные ноги — Анна. Голубой весенний воздух был полон звуков: слышны были далекие сигналы транспорта, людские голоса, щебет птиц, в стороне что-то металлически жужжало и гудело, — за десять лет он отвык от этого.
Она побежала ему навстречу. Он так и стоял, покачиваясь немного, на верхней ступеньке трапа: весенний ветерок и запах травы, как хмель, ударили в голову.
Ее каблучки быстро-быстро застучали по трапу.
“Дорогой… Вольд…” — она с трудом выговаривала слова. Тут только он заметил, что ее глаза полны слез. Он хотел что-то сказать, но только смотрел и смотрел…
Он все-таки еще хотел что-то сказать… Его губы скривились, и он, как ребенок, уткнулся в ее плащ, чуть пониже шеи.
СТРАННАЯ ГИПОТЕЗА ПРОФЕССОРА НЕВАДАГО
Профессор Невадаго сухо поздоровался, пригласил Вольда в кабинет и без лишних слов приступил к делу.
— Важны подробности. Собственно, рабочая гипотеза у нас уже есть, какой бы необычной она вам ни показалась. Но мелочи всегда убедительны, особенно в этом случае… Да… Вы говорите, что в момент пробуждения вы бросились к экрану. Экран был пуст. Что ж, возможно, это вполне реально… М-да, реально… Неужели вам ничего не показалось заслуживающим внимания, кроме этой пластинки? Ну? — Невадаго выжидательно уставился на собеседника.
— Нет. Ничего. Разумеется, ничего больше, ведь я сказал бы вам об этом раньше. Кроме ощущения небольшой слабости и головокружения, о котором я уже говорил вам. Нет, все было, как обычно. Я проснулся и продолжал полет. Потом я нашел в кармане вот это, — и Вольд дотронулся до пластинки, лежавшей на столе, — она меня так заинтересовала, что я сообщил о ней…