Слова журчали, свинцовые и невесомые. Как всегда, полуправда-полуложь. Все извинения и благо пациента — ложь.
То, что он навеки привязан к одному из этих тикающих механизмов, — правда.
Кейр не успел даже поинтересоваться, в какой именно ячейке заключено его “сердце”. Дюжие санитары вытащили Генри вместе с кушеткой в коридор.
…Облака взметнулись с горизонта, касаясь белыми перьями ореола вокруг солнца. Небо и льды соединились в одну кричащую голубизну.
Истекает вторая неделя с того момента, как Генри покинул базовый лагерь “Пингвин” у ледника Бирдмор. Испытание всех бионических, биологических, химико-механических систем Шара и его самого в условиях, где жизнь обычного существа практически невозможна, — этим он должен был вернуть свой долг, заплатить гонорар, расплатиться сторицей за все, что сделали с ним помимо его воли. Если испытания пройдут успешно, ничего не лопнет, не расплескается, не замерзнет, не застрянет в чертовом Шаре, в пластиковых венах, в фильтрах и системе питания, он вернется невредимым и получит заслуженный отдых. Сверхгигиеничная постель, наркотики.
Сам шеф не погнушается пожать его руку, обтянутую холодной пленкой. Какая честь!
Разве ради этих побрякушек он согласился на такую суровую и мрачную экскурсию? Да провались они все в тартарары вместе со своими шприцами и фильтрами! Он ушел из-под их контроля хоть на несколько дней — вот главное.
Ушел, чтобы никогда не вернуться. Разумеется, обычный побег невозможен. Если геликоптеры не найдут Кейра в одном из контрольных пунктов маршрута, они прекратят передачу радиосигналов для кардиостимулятора и сердце замрет на полутакте. Возможен побег только туда, откуда никто не возвращается. Ради этого он идет по ледяной пустыне, оттягивая решающий шаг, чтобы продлить ощущение мнимой свободы.
Он кончит все сам! Без их помощи. Без посредничества электронной трухи, которой его набили. Сам! Он идет к своей цели, а не ради чужих соображений. Шаг вперед — его шаг.
Он идет, не они! Сам! Он придет, куда захочет! Кончит все, где захочет. Сам! Шаг вперед — его шаг.
А вдруг не его? Вот чудовищная мысль! Если шаги и мысли так же не принадлежат ему? Вдруг они тоже под контролем? Вспомни, что истекает вторая неделя, а ты все еще не решился кончить ледяной поход. Ты упрямо идешь вперед и только рассуждаешь о последнем шаге. Почему? Тебя лишили воли. Они управляют не только сердцем, но и рассудком. Череп расколот надвое. Одна часть твоя — докажи, что если не тело, то хоть разум твой свободен. Другая часть управляема ими — вырви ее у них. Преодолей всех и себя, пока не поздно. Разве их замыслы известны до дна? Может быть, через час, через минуту уже будет поздно. Они расправятся с тобой, их воля восторжествует. Сделай последний шаг сам. Признайся, ты уже все давно и хорошо обдумал. Сверхъестественным чутьем, которым тебя так милостиво одарили, ты найдешь под снеговым куполом самую бездонную, самую уютную, самую иззубренную, самую благодетельную расщелину и бросишься туда вниз головой.
…За черно-синим гладким языком ледяного подтека Кейр отыскал то, что хотел. Он сделал три с половиной шага по зыбкому снежному настилу, его тело и Шар продавили настил, и вместе с колючими глыбами смерзшегося снега он обрушился в свистящую бездну…
Две пары сильных рук в мягких рукавицах подхватили его на лету. Подхватили и подняли к солнцу. Только отдыхая в их объятиях, он почувствовал, как смертельно устал. Тело ныло, боль стискивала мускулы. Нестерпимо яркими красными пятнами опускались и поднимались геликоптеры. Его несли по черному льду, с трудом протиснули в люк. Осторожнее, он устал и болен. Свист винтов не тревожил, а баюкал.
Весь недолгий обратный путь Генри спал, хотя и во сне закипала боль. И все же ветер высвистывал победный марш.
Он среди друзей! Их улыбки не куплены, участие не поддельно.
Теперь Генри несут на корабль. Белоснежные простыни холодят, как льдинки. Он вытягивает безмерно утомленное тело так, что хрустят кости, и не может проснуться. Снова все во сне, но отчетлива радость. Пусть расступаются айсберги — он плывет к Моди и мальчику!
Меркнет свет в белой каюте, и Генри неожиданно просыпается. За тонкой переборкой шелестят голоса. Шелестят о нем, о повторении эксперимента, прерванного на середине.
Лжецы! Трусы! Он мог поверить… Не друзья, а бездушные лицемеры вырвали его из ледяной трещины. Опять стерильная тюрьма клиники, только плавучая… Кружится голова, сокрушающие спазмы скручивают тело. Безумная тревога разливается в воздухе. Он уже испытал такое во время магнитной бури. Бесплотные линии магнитного поля впиваются в мозг. С каждым новым облаком заряженных частиц, летящих от солнца, замирает и падает сердце. Бедная черепаха Чо-ка, подарившая ему живой компас, неужели и она так страдала? Тревога растет, становится осязаемой. Тепловым сверхчутьем он ощущает приближение громадной ледяной горы. Сквозь плотный туман инфракрасные лучи доносят о надвигающемся айсберге. Странно, он чувствует глыбу льда не холодной, но раскаленной. Пышущая жаром, она уже нависает над кораблем. Почему не бьют тревогу? Ах да, магнитная буря! Локаторы захлебнулись в каше силовых линий. Пусть тонут лицемерные крысы. Он отправит их на дно! Он!..
Рассыпались миллиарды пронзительных огней. Ледяная пила разодрала тело. Генри лежал на дне пропасти. Буря и спасение, разочарование и радость — лишь предсмертные видения. Он лежал, вытянувшись во весь рост, в ледяной могиле, зажав в руке клочок черного лишайника. Пластмассовые губы улыбались.
Глан ОНАНЯН
Цель
Будет встреча с братьями по разуму!
(Сердце беспокойное, замри!) —
Пусть рисуют их совсем по-разному
Мыслящие жители Земли.
Человек придет к межзвездной пристани
Метагалактических глубин,
На приборы взгляд направив пристальный,
Скажет он: “Я в мире не один!”
Поколений древними заветами
Люди освятили эту цель.
Мир тебе, далекий мир неведомый,
Разума чужого колыбель!
Юрий ИОФЕ
Мальчишки
Близок день: в пустоту пространства,
Тяготение преоборов,
Уплывет межпланетный транспорт
На разведку других миров.
За космическим океаном
Выйдя на берег в первый раз,
Селенитам и марсианам
Кто-то глянет в глубины глаз.
И, убитый не скучным гриппом,
Не осколком земной войны,
Захлебнется предсмертным хрипом
На гранитных полях Луны…
Я слежу из окошка часто,
Как мальчишеский двор звенит.
Может статься, вон тот, глазастый,
Поведет звездолет в зенит.
Или этот, герой с рогаткой,
Командир голубиных стай,
Ошарашит простой разгадкой
Самых древних и темных тайн.
Потому, уходя со сцены,
Постепенно сходя на нет,
Я приветствую нашу смену,
Покорителей новых планет!
1957 г.
Юрий ИОФЕ
Земное небо
Раскаленный небосвод высок.
Хоть бы тучка с носовой платок!
Но повсюду видится одно