— Не знаю.
— Обстоятельный ответ. Благодарю вас, коллега.
Сколько яда в слове “коллега”!
— Вы, конечно, все же придумали способ уничтожения лаборатории?
— Не сомневайтесь, придумал. Мы обнесли гараж со всех сторон сплошным высоким забором и вылили сверху пятнадцать самосвалов бетона. Теперь там огромная бетонная глыба, из которой вашим Терра Террус не выбраться. А внутрь лаборатории для страховки брошена ампула с радиоактивным кобальтом. Я предупреждал, что самодеятельная возня с неизученными микроорганизмами чревата последствиями, выходящими из-под контроля…
— Я уже не нуждаюсь в лекциях.
— Учиться никогда не поздно.
Как он банален! Скоро он уйдет?…
— Я не буду проверять ваш пульс. Это обязанность Ростислава Георгиевича. Я займусь Терра Террус. Постараюсь сделать все, что в моих силах. До свидания.
Он сделает все, что в его силах… Какая великолепная, стандартная, обнадеживающая и холодная формулировка! Он сделает все, что в его силах. Ради кого? Ради недоучки, осмелившегося проникнуть в науку, которую он считает своей личной собственностью? Ради чего? Нет, он, разумеется, добропорядочный человек. Разве у меня есть повод сомневаться в этом? Он сделает все, что в его силах. Но с какой душой?
Он вызовет к себе свободного лаборанта… А лаборант бывает свободным только, если он плохой лаборант. Он попросит к себе свободного сотрудника. А свободный научный сотрудник бывает только, если его голова свободна от пауки. Он поручит им “разобраться” с Терра Террус. Заместителю — у него есть заместитель — скажет: “проследи”. И успокоится — он сделал все, что в его силах, — поручил, обязал, проследил.
Я могу ликовать и лежать спокойно…
Сестричка, сестричка, подойди ко мне! Начинается приступ…
Почему за окнами пламя? Солнце заходит… Отблески желтой звезды светят сейчас не только Земле. Я мог бы подлетать сейчас к другой планете… Багровые языки за стеклами иллюминатора. Зловонные вихри обжигают стекла. Клочья ядовитых туманов ищут людей, укрывшихся за тонкой металлической обшивкой. Но все спокойны. Нас охраняют полчища Терра Террус. В молекулах их тел атомы кислорода заменены атомами кремния, и малютки могут наслаждаться прохладой тысячеградусных температур. Они живут на обшивке нашего корабля. Сейчас раскаленные вихри слизывают миллиарды огнестойких крошек. И тут же им на смену рождаются миллиарды миллиардов новых. Они размножаются с чудовищной поспешностью. Потоки огня не в силах побороть размножение живых огнеупорных частиц. Впервые испытывается живая защита космических кораблей…
Как далеко ты залетел! Вернись на Землю. Туда, где корявая кожа Земли изрезана сухими морщинами. Великая сушь, засуха пыльная, заскорузлая. Плуги стремительно режут серую земную корку. Нет, не плуги, два стальных крыла вспарывают землю, режут гигантскую борозду канала.
Вглубь — на метры, вширь — на десятки метров. Управляемый по радио каналопроходец обгоняет птицу. Натиск на земные пласты так скор, что вылетающие из-под плуга осколки валунов шипят, падая на влажную землю, — осколки раскалены. А в микронеровностях стальных ножей — колонии Терра Террус. Они жадно выбирают из земли атомы железа и тут же прикрепляют их к металлу, непрерывно восполняя потери.
Стальным крыльям не грозит разрушение, это работает вечный плуг…
Мечты, мечты…
Мою лабораторию превратили в глыбу бетона. Надгробный камень, воздвигнутый на обломках мечты.
Сегодня Ростислав Георгиевич печален. Не находит слов ободрения. “Светило” взошло на нашем больничном небосклоне и скрылось. Не торопится. Десятые сутки делает все, что в его силах…
Я хотел бы подарить Ростиславу Георгиевичу чугунную собачку. Маленькую, дешевую фигурку. Но она уникум.
Единственная в мире и теперь — увы! — неповторимая.
Фигура собачки стояла на столе в гараже. Старенькая статуэтка, одна лапка отломана. И эта лапка выросла заново!
Я сам видел это! Каким-то неведомым чутьем Терра Террус ощущали направление граней обломанных кристалликов чугуна и достраивали их. Когда статуэтка рождалась из огненного расплава, ее пронизывали силовые линии земного магнитного поля, в ней возникали силы натяжения, давления, сдвига микрочастиц, слипавшихся в одно целое. Металл остыл, но запечатлел и сохранил следы этих сил. Теперь микробы-строители шли по незримым следам, двигались вдоль замерзших силовых линий. Они достраивали скульптуру, создавая исчезнувшее, восстанавливая потерянное.
Все прошлое человечества записано в металле. Коринфская бронза, сиракузские монеты, медали хорезмшаха, мониста славян, орудия века бронзы… Картины писали красками с примесью свинца и железа, надписи на мраморе вырубали металлическим клином, книги печатали металлическими литерами… Всюду куски металла, его следы, его оттиски, его пыль и пятна. Все это можно восстановить — изуродованные фанатиками статуи, стертые надписи, истлевшие рукописи, помрачневшие картины. Забытые цивилизации восстанут 66 из пепла. Малюткам строителям предстоит большая жизнь…
Ничего им не предстоит. Они замурованы в глыбе бетона.
“И опять был день. И опять была ночь”.
А когда только что кончился очередной приступ взошло “светило”. Он подошел ко мне. Какие у него странные глаза!
Какие у него воспаленные, безумные глаза!..
— Мои глаза? Не обращайте внимания. Я не спал одиннадцать суток. Принимал дианол. Сильное возбуждающее. Потребуется полгода пренеприятных процедур, чтобы выгнать его из организма. Никогда бы не решился начинять себя такой дрянью, если бы не спешка. Ростислав Георгиевич сказал, что вы протянете не больше трех недель. Извините, я присяду к вам на постель. От этого дианола сердце работает, как бешеное. Мы сделали восемьсот сорок два опыта. Восемьсот сорок третий оказался успешным. Мы нашли антитела, убивающие ваших бурых тварей. Опасность заражения для человека вообще оказалась ничтожно малой. Вам просто не повезло. Во всяком случае, любая домашняя кошка с точки зрения микробиологии представляет значительно более грозную опасность, чем ваши вечные машины… Все спасено!
— У вас запущенный случай, но считайте, что все уже позади. Выздоровление ваше — теперь только вопрос времени. Я не буду извиняться за тот кусок бетона, в который я превратил вашу лабораторию. Люди важнее лабораторий. А пока они — увы! — не вечны. Кстати, я хотел поговорить с вами именно об этом. Мне кажется, что микробы, подобные вашим Терра Террус, могут внести нечто принципиально новое в медицину. Представьте себе, что мы заставим их как бы самообновлять некоторые ткани нашего организма. На первых порах это могла бы быть костная ткань…
Может быть, вечными станут не только машины?
Борис ЗУБКОВ, Евгений МУСЛИН. Бунт
По ледяной пустыне шел голый человек. След босых ног печатался на снегу четко, как в рисованном фильме, и воздух, отдыхавший от вчерашней метели, стоял неподвижно над каждым следом, не пытаясь разрушить его хрупкие границы.
Цепочка ямок, выдавленных ногами человека, позволяла восстановить его путь, проделанный за последние сутки. Он шел день и ночь, не отдыхая, с ритмичностью механизма, делая в час по крайней мере три с четвертью мили, с каким-то сверхъестественным чутьем обходя многочисленные и глубокие трещины, скрытые под шапками снега.
Двигаясь вдоль восточной границы ледника Бирдмор, он держался сто семьдесят пятого градуса восточной долготы, направляясь в центральную и самую суровую область антарктического материка.
Ярко-оранжевая набедренная повязка туго обвивала его туловище, а на поясе висел шар, покрытый сетью мелких граней. Шар висел на человеке тяжело и властно, словно ядро каторжника. Сходство это дополнялось тем, что шар был прикреплен к поясу, сплетенному из трех довольно массивных цепочек. Ядро, или, точнее, многогранник из освинцованной пластмассы, — единственное снаряжение путника. И впереди — он знал это — его не ждали склады с традиционным пеммиканом, галетами и противоцинготным снадобьем.