— Два — ноль в мою пользу, — спокойно сказал Генри. — Сегодня утром я подложил в твой стаканчик челюсть-самоходку. Изделия фирмы «Ежедневные ужасы» доступны любому. Не так ли, дед?
— Мы все любим шутки, — примирительно сказала Сали. — Шутить очень модно. Говорят, что пять минут смеха заменяют по витаминности литр томатного сока.
— Злобные шуточки, — пробурчал Кен.
— Мама права, — сказал Генри. — Надо шутить. Знаешь, папа, как надо шутить? Напористо и страшно. Мы живем в страшном мире. Надо быть жестоким и страшным или хотя бы казаться таким.
Глаза жены умоляли: «Поговори с мальчиком! Теперь самое время!» Прайс откашлялся.
— Мы давно не видели Моди, — начал он. — Она здорова? Ты встречаешься с ней?
— Она здорова. У нее умер дядя.
— Так… так… Она горюет, ей не до нас. Это похвально.
— Моди действительно горюет. И я вместе с ней. Но боюсь, папа, что причина нашего горя совсем не та, что ты думаешь.
Вмешалась Сали. Как всегда, ее вопросы оказались более практичны.
— Говорят, что дядя был крупным акционером фирмы «Галеты „Пупс“»?
— Он держал почти половину акций. А Моди была его единственной наследницей.
— Была?
— Да. Несостоявшаяся наследница.
Генри прорвало. Он заговорил быстро и сбивчиво:
— Вы знаете, я работаю много. Каждый день я проверяю километры кабелей. Подводка к телекамерам негласного надзора. Прячусь от любопытных глаз, делаю вид, что ремонтирую папиросные автоматы или интересуюсь уличным освещением. Я обслуживаю район 301-Б. Телекамер тотального надзора все прибавляется. Теперь полицейское управление ставит их возле каждой магазинной двери. На перекрестках — по четыре, по восемь камер. Даже на крышах. Камер все больше, а платят по-прежнему. Я сбиваюсь с ног. Наследство Моди было моим главным шансом. Единственным шансом. Я хотел учиться. Ты знаешь, папа…
— Неужели старик не оставил ей ничего?
— Ничего. Даже фаянсовой плевательницы. Перед смертью он становился все подозрительнее и подозрительнее. Часто повторял: любовь наследников — мираж. Потом приобрел кресло-индикатор.
— Это еще что такое?
— В сиденье кресла вмонтированы специальные клапаны. По степени расслабления или напряжения ягодичных мышц кресло определяет искренность слов того, кто в нем сидит. Шарлатанство, разумеется. Но старый богач верил в кресло-индикатор больше, чем в людей. Он пригласил Моди, угостил чаем с вишневым вареньем. Завел разговор о своих болезнях. Моди уверяла, что желает его видеть живым и здоровым еще много лет. А кресло просигналило: «Врет!» Ягодичные мышцы подвели нас.
— Но старик бездетный вдовец. Кому же он оставил наследство?
— Кому? Роботу!
— Роботу?
— Старому домашнему роботу-камердинеру. В награду за долголетнюю безропотную службу.
— Не может быть! Неслыханно!
— Оставляют же наследство любимому попугаю или кошке. Так роботу и подавно. Юридически все правильно. Роботу назначили официального опекуна. Теперь эта электронная кукла обеспечена смазкой и атомными батареями до дня страшного суда. Аминь!
Тесть злобно захихикал. История с креслом-индикатором ему понравилась. Хотя лично он мог оставить наследникам только подержанный гуттаперчевый череп с присосками, который дед уже несколько раз ухитрялся прикреплять к заднему стеклу автомобиля соседа.
Генри стукнул кулаком по столу.
— Я готов на все, чтобы поправить свои дела. Теперь у меня с Моди все как-то изменилось. Она чувствует себя виноватой передо мной, а я иногда ее жалею, иногда хочу быть очень жестоким к ней.
Сали всхлипнула.
Разочарования, потери, обиды — большие и маленькие — сопровождали Прайса всю жизнь. Он сочувствовал Генри и вместе с тем был недоволен им. Многое не понравилось ему сегодня в мальчике, но главное случилось — стена непонимания треснула, и в трещину он мог, наконец, просунуть руку, чтобы дотронуться до плеча сына.
— Я поговорю с Директором, мальчик. Ты знаешь, мы с ним почти приятели. Боюсь, что в полицейском управлении твоя карьера застопорится, а «Медикал-Секьюрити» нужны электромеханики. Полицейское управление потеряет опытного монтера, тем хуже для них. Выше голову, малыш!
Что он болтает? Жалкие слова утешения. Легко ободрять другого, даже если это твой сын. После пропажи выключателя мозгов нельзя и помышлять о том, чтобы устроить сына в «Медикал-Секьюрити». Он солгал сыну в первый и последний раз. В последний раз… Как страшно… Что думают люди перед этим: в последний свой день. День, который ему отравил тесть своими живыми макаронами и синтетической паутиной… Надо пойти в гараж и отыскать кусок шланга…