Они засели в его комнате и взялись за видеофон. Они обзвонили библиотеки, лаборатории и вообще все места, где мог находиться Володя. И отовсюду отвечали: “Нет, не был”.
— А может, он у той девушки, — начал Резницкий, — из-за которой…
— Исключено, — сказал Новиков. — Впрочем, на всякий случай.
На экране появилась верхняя половина Тосиного лица — видно, она вплотную подошла к аппарату.
— Не был, — сказала она.
Экран сразу потух.
Они просидели до поздней ночи. Беспокойство перешло в тревогу.
— Что-то они сегодня затянули дождь, — Что? — спросил Володя.
Она пристально посмотрела на его каменное лицо.
— Мне кажется, ты все время к чему-то прислушиваешься. И совсем не слышишь меня. — сказала Тося.
— Да нет, я слышу. Ты сказала про дождь…
Тося прошла по беседке, в которую их загнал ливень.
Подставила ладонь струйке, стекавшей с крыши.
— Володя, почему ты избегаешь меня? Я ужасно волновалась, когда вы там, у Юпитера, молчали так долго.
Володя не ответил.
— Конечно, если ты больше, веришь тому дурацкому прибору… — В ее низком голосе прозвучала обида. — Мало ли что я думаю, я вообще очень быстро думаю, если вчера было одно, то сегодня другое… Вообще, по-моему, ты от этого прибора сам не свой. Слышишь, что я говорю?
Володя вскинул на, нее глаза. Лицо его ожило.
— Тося, — сказал он тихо, — ты сама не знаешь, как ты права. Так оно и есть, я сам не свой.
Тося быстро подсела к нему, продела руку под его неподатливый локоть.
— Я должна все знать.
Это было новое в их отношениях. В ее голосе прозвучало такое, словно она заявляла на него, Володю, свое право.
И еще в ее голосе была озабоченность, от которой ему вдруг стало легко. Он словно бы перешагнул мертвую точку, за которой осталось то, что затопляло мозг.
И он рассказал ей все.
Тося ни разу не перебила его. Даже когда он умолкал надолго. Он не смотрел ей в лицо, только чувствовал на щеке ее дыхание.
— Значит, ты можешь видеть… — она запнулась. — Видеть то, что не видят другие?
— Ты понимаешь, я не вижу. И не слышу. Только чувствую, что это у меня внутри… Вот здесь… и здесь… — Он указал на горло, на переносье. — Но чаще всего — где-то глубоко в мозгу. И я не могу от этого избавиться.
— В общем ты видишь… ты видишь остальное.
Некоторое время они молчали. Дождь барабанил по крыше беседки, остро пахло свежестью, мокрой листвой. Сверкнула молния, фиолетовый свет на мгновение заполнил беседку. Коротко проворчал гром. Тося ойкнула, прижалась теплым плечом.
“Вот так мне хорошо, — думал Володя. — Совсем хорошо… Нет. Она просто меня жалеет. Она понимает, что я не как все… и жалеет. Сейчас она вскочит, поправит волосы и скажет, что сегодня бал у философов… И уйдет. Уйдет к нормальным людям”.
— Все-таки ты какой-то ненормальный, — тихонько сказала Тося, и Володя вздрогнул. — Я так и не поняла, почему ты прятался от меня столько времени?
Он посмотрел на нее с надеждой и радостью.
— Я боялся прийти к тебе таким… Я боялся, что сойду с ума. Ты знаешь, я хотел бежать. Куда глаза глядят. На необитаемый остров. Где нет энергоизлучений, нет реакторов, нет людей… И к тебе я пришел… просто посмотреть на тебя…
В Тосиной сумочке тоненько запищал видеофонный вызов.
Она нетерпеливым движением поднесла видеофон к лицу, нажала кнопку. Увидела озабоченное лицо Новикова.
— Извини, Трся, — сказал он. — Куда-то запропастился Володя. Он не был у тебя?
— Не был, — отрезала она и выключилась. — Володя, — сказала она, глядя на него в упор, — если ты хочешь на необитаемый остров, я, конечно, с тобой поеду. Только, по-моему, нам будет хорошо и здесь. Подожди! — она отвела его руки. — Ты говорил, что тебе не дают жить излучения. Но ведь они всюду. На необитаемом острове ты никуда не уйдешь от теллурических токов, от магнитного поля… да просто от грозы — вот как сейчас.
— Гроза? — изумился Володя.
— Ну да. У них всегда получается разряд, когда выключают дождь.
— А ведь верно, была молния! — Володя выбежал из беседки и остановился на мокрой траве, раскинув руки. — Я ее видел, понимаешь, просто видел… Значит, это можно в себе… выключать?
Тося мигом очутилась рядом.
— Вот видишь, — сказала она. — Ты должен был сразу прийти ко мне.
И.Росоховатский
“Одним меньше”
Самосвал выехал из ворот базы и помчался по шоссе, разбрызгивая лужи. Пешеходы поспешно переходили на другую сторону тротуара, поближе к домам. А веселый шофер скалил желтые прокуренные зубы…
За спиной Виктора Николаевича глухо стукнула дверь парадного. Он сделал шесть медленных шагов, спустился на тротуар. Мимо, перепрыгнув сразу через три ступеньки, пробежал куда-то молодой лаборант. Виктор Николаевич улыбнулся мимолетной мысли. Когда-то и он, пожалуй, не замечал ступенек, ведущих к двери лаборатории. Тогда он принадлежал к числу “подающих надежды”. А теперь ему уже 49 и он всего-навсего научный сотрудник, еще не защитивший кандидатской диссертации, Виктор Николаевич медленно брел по аллее, размышляя о законченной серии опытов.
“Михайлову несладко, — думал он. — Столько времени, столько усилий, а результат совсем не такой, какой предсказывала его теория. Может быть, настало время высказать мое предположение? “Он скользнул взглядом вниз и на мгновение остановился.
На правой манжете брюк виднелась темная полоса грязи.
Опять жена будет ворчать, ругать его шаркающую, как у старика, походку. Но что поделаешь: стоит ему задуматься, как он начинает волочить ноги.
Виктор Николаевич заковылял дальше, и снова мысли его вернулись в лабораторию. В тот день выяснилось, что раздражение группы нейронов, названных “Узлом К”, приводит к лихорадочному возбуждению всего организма, к тому, что силы его удесятеряются.
Почему же препараты, снимающие раздражение с “Узла К”, не действуют на буйнопомешанных? — спрашивали себя сотрудники лаборатории и не находили ответа, оставались в тупике.
И только он, Виктор Николаевич, подошел к проблеме иначе: а за счет чего удесятеряются силы? Этот вопрос привел его к интересной гипотезе.
Громыхая и лязгая, самосвал завернул за угол на проспект.
Здесь водитель на минуту остановил машину и выскочил купить папиросы. На ходу раскрыл пачку, усаживаясь, привычным движением губ перебросил папиросу в угол рта.
Самосвал рванул с места…
“Если рассказать — засмеют чего доброго, — думал Виктор Николаевич. — Слишком уж это смахивает на сказку и на то, что я хочу перескочить сразу десять ступенек. “Горелым пахнет”, — сказал бы Юра. Но ведь опыты второго контроля указывают на это. И если верить индийскому профессору…” Он остановился перед витриной магазина, полюбовался новым телевизором, вздохнул. Если купить даже в рассрочку, то жене не хватит на путевку… А вот когда он, наконец, защитит диссертацию… Но чтобы ее спокойно защитить, лучше не приобретать репутации “сказочника” в науке. Я скажу Михайлову: у организма должен быть неприкосновенный запас энергии, который контролируется определенным нервным центром. А он ответит: “Вы так думаете?” — и прищурится, склонив набок голову, словно готовясь клюнуть.
Я спрошу: откуда берутся у человека нечеловеческие силы в минуты опасности? Почему случается, что умирающий, от которого уже отвернулись самые опытные врачи, силой воли, невероятной жаждой выжить совершает чудо и выздоравливает? Жажда жизни и сила воли — сфера духовного. Должна же она найти резервы в области материального, в организме. Очевидно, резервы находятся под очень суровым контролем и открываются лишь в самые критические моменты. Больше того, наш организм похож на сверхосторожного генерала, который не решается двинуть в дело резервный полк, все считая, что время не наступило, упуская последний момент.
А при буйном помешательстве контроль со стороны нервной системы ослаблен, резервы энергии высвобождаются — и у человека появляется невесть откуда невероятная сила…