Степанычев. Потом… ну, я понял, что работы здесь не будет. Перевелся в Калифорнийский университет в Беркли. На кафедру профессора Тиндаля. Но поработать не успел. Через две недели меня выслали.
Сотрудник. Так, так… А в Беркли с кем знакомились, беседовали?
Степанычев. Почитай, что ни с кем. Только с работниками кафедры. Да и то бесед избегал, хватит. Впрочем… еще с одним человеком раза два поговорил: с Френком… с Френсисом Гарди, физиком. Интересный парень!
Сотрудник. И о чем же вы беседовали с этим интересным парнем?
Степанычев (пожимает плечами). Да… ни о чем, собственно…
Затемнение слева.
Освещается правая сторона: кафетерий в лабораторном корпусе Калифорнийского университета. Никелированные стойки с готовыми блюдцами. Кофейный агрегат. За столиками питаются студенты и преподаватели. От стойки с подносом в руках идет Степанычев, ищет места. Подходит к столу, за которым в вольной позе сидит Френк.
Степанычев. Здесь свободно?
Френк. Прошу! (Наблюдает, как Степанычев расставляет тарелки и чашки.) Новенький?
Степанычев (усаживается). Да.
Френк. Физика?
Степанычев (принимается за еду). Нет.
Френк. Химия?
Степанычев. Нет.
Френк. Математика, наконец?
Степанычев. Нет… Надежность электронных устройств.
Френк. А вы не очень общительны, специалист по надежности.
Степанычев. А так оно надежней.
Френк. Возможно, возможно… И откуда?
Степанычев. Из… (поколебавшись) из Массачусетского технологического.
Затемнение справа.
Освещается комната в МИДе СССР.
Сотрудник. Значит, вы скрыли от него, что вы из СССР?
Степанычев. А с какой стати я должен сообщать это каждому случайному собеседнику? Мне уже надоело…
Сотрудник. Но, выходит, такой факт был?.. Продолжайте, пожалуйста.
Затемнение слева.
Освещается кафетерий. Степанычев ест, потом берет перечницу, трясет над тарелкой. Безрезультатно.
Френк. Отказ… Или как у вас говорят: сбой?
Степанычев. Перец, наверно, кончился. (Ест.)
Френк. “Чем вас привлекает наша фирма? Сколько вы зарабатывали раньше? Сколько откладывали? Есть ли у вас девушка? Жена? Любит ли она одеваться по моде? Любите ли вы кино? Бейсбол? Гонки автомобилей? Любит ли это ваша девушка или жена? Какие суммы вам предстоит выплатить по покупкам в рассрочку? Какую религию вы исповедуете?”
Степанычев поперхнулся, изумленно смотрит на него.
Э, да вы совсем-совсем зеленый, надежность устройств! Еще не заполняли эту Великую Механическую Исповедь для специалиста, поступающего на работу в фирму? Ничего, не отчаивайтесь. Скоро и ваши сто сорок ответов будут набиты на перфоленту для оценки в вычислительной машине. Только не вздумайте в графе “Какую религию вы исповедуете?” поставить прочерк или, боже упаси, написать “атеист”! Не наберете проходной балл. Даже самые вольнодумствующие интеллигенты стыдливо пишут “агностик”, что значит: верящий в непознаваемое.
Степанычев. А… почему?
Френк. Потому, что надо быть как все. Оценочные машины не любят оригиналов. Человек как все не опасен. От него нельзя ждать ничего великого и неожиданного. Он будет любить девушек, гонки, приспосабливаться к обстоятельствам, стараться в поте лица.
Степанычев крутит головой, принимается за второе блюдо.
У вас дети есть, надежность?
Степанычев. Да. Сын.
Френк. А вот у меня нет. Хотя я мог бы прокормить не одного. Боюсь. Боюсь будущего…
Степанычев. Послушайте, зачем вы мне это говорите?
Френк. Зачем? Просто так… как в поезде. А может, потому, что вы мне чем-то симпатичны, надежность электронных устройств. Наверно, тем, что у вас все впереди: и удачи и разочарования… (Откидывается на стуле). И наука у вас симпатичная: надежность. Есть в ней что-то добродетельное, солидное — как в потертых штанах, которые носят десять лет.
Степанычев смотрит на него с той степенью выразительности, которая обычно предшествует хорошему мордобою.
Хотите что-то сказать?
Степанычев (вздохнув). Нет. Я лучше поем.
Френк (закуривает). Только теперь никто не носит брюки десять лет, все меняется быстрее: одежда, люди, машины, страны… Мир поздно спохватился с этой вашей надежностью. На Земле все возрастает и возрастает запас энергии, то есть по законам термодинамики она переходит во все более неустойчивое, ненадежное состояние. Однажды энергия высвободится: бжик! — и все. Так что надежностью тоже заниматься не стоит.
Степанычев. А чем же стоит?
Френк. Пожалуй, астрономией. Сидеть у телескопа, наблюдать далекие-предалекие миры, сознавать свое ничтожество, ничтожество нашего мира. И утешать себя, что, если мир лопнет, во вселенной ровно ничего не изменится. Планетой больше — планетой меньше…
Степанычев (допивает кофе, ставит чашку). Короче говоря, вы — физик-ядерщик?
Френк (удивленно). О-о! Быстрое, но верное умозаключение. Это как же вы постигли, надежность?
Степанычев. Очень просто. По комплексу неполноценности.
Френк. Это уже интересно! Вы считаете, что у ядерщиков развит комплекс неполноценности? Это отчего же?
Степанычев (он поел и теперь тоже не прочь позабавиться). Известно отчего: от двух с половиной нейтронов. Тех самых, что выделяются в среднем на одно Деление ядра урана или плутония.
Френк. А при чем здесь они?
Степанычев. Да все при том же. Чем была ваша ядерная физика, пока не открыли цепную реакцию с этими двумя с половиной нейтронами? Да вас никто и знать не хотел! Только тем и вознеслись, что напугали людей атомной бомбой… и сами ее испугались! Все ваши изобретения держатся на этих разнесчастных двух с половиной нейтронах: реакторы, бомбы, получение изотопов, атомные подлодки… Так что сама ваша наука неполноценна, висит на тоненькой ниточке цепной реакции. Разве можно ее сравнить, скажем, с электроникой, где используются сотни явлений природы? Эксплуатируете одно явление и сами его толком не понимаете! Что, вели, к примеру, при делении ядер станет выскакивать только один нейтрон? А? Все, нету ядерной физики. Или наоборот: четыре нейтрона на деление? Тоже крышка — и науке и всем… Вот так, два с половиной нейтрона! (Встает.)
Френк (ошеломленно). O, парень, ты, я вижу, не так прост!
Степанычев. Ладно. Приятие было побеседовать. Пока… цепкая реакция! (Уходит.)
Затемнение справа.
Освещается комната в МИДе СССР.
Сотрудник. Ну зачем же вы с ним так-то!
Сотрудник. И вы еще с ним разговаривали?
Степанычев (скучным голосом). Ну, встретились еще разок в кафетерии, беседовали. Его заело мое отношение к ядерной физике, он старался меня переубедить…
Сотрудник. А вы что же, знаете ядерную физику?
Степанычев. Да как вам сказать? Работать бы, конечно, не смог, а приятную беседу отчего не поддержать!
Сотрудник. Ну, ну, рассказывайте, о чем вы беседовали.
Степанычев. О господи, да ведь вам-то совсем это неинтересно будет слушать!
Сотрудник (встает). Дорогой товарищ Степанычев, мне вас действительно неинтересно слушать, вы правы. Мне совсем неинтересно вытягивать из вас слово за словом! Мне вообще вся эта история была бы глубоко неинтересна, если бы… (поднимает палец) если бы вас после ваших неинтересных разговоров не выслали из Штатов как подозреваемого в шпионаже!
Степанычев. После этого — еще не значит вследствие этого.
Сотрудник. А вследствие чего же? Чего?
Степанычев пожимает плечами.
Ну вот что (протягивает листы бумаги) — садитесь и опишите подробно ваши беседы с этим Френсисом Гарди: что вы говорили, что он говорил. Не упускайте ничего. Пишите разборчиво, с полями, на одной стороне листа. Дадим на заключение специалистам.
Занавес
Действие первое
Цепная реакция
Освещена левая часть сцены: домашний кабинет академика Шардецкого. Одна стена сплошь из книг. Старомодный письменный стол, заваленный бумагами и журналами. Шардецкий сидит в кресле у окна, на коленях портативная пишущая; что-то печатает. Входит Макаров. В руке у него желтый номерной портфель; с такими портфелями не ходят по улице — их возят в машине.