Даже как-то стало легче. Теперь можно снова, планировать.
Петля. Нет, неэстетично. И немоментально.
Пистолет. Где его взять?
Яд. Для медика это самое разумное. Обдумаем. Подберем литературу. Даже можно проверить в эксперименте.
Наука!
Самое лучшее — наркоз закисью азота, как на операции.
Не годится. Нужен анестезиолог и дополнительный крепкий наркотик.
Смешно. Рассчитываю, как подросток. Многие, наверное, такие умные, да все умирают в постели. Впрочем, некоторые решаются.
И я решусь. Условия ж какие: один, родственники не мешают. Вот только не прозевать момента. Рано не хочется, а чуть запоздал — медики тебя схватят, и нет свободы…
Стой!
Стой!
Идея!
Обмануть всех и даже самое смерть!
Анабиоз. Подвиг ученого. (Красиво!) Есть опыты с гипотермией. Неудачные, но техники же не было! О кислородных камерах даже не думали. Теперь автоматика. Наша машина. Какая идея! Самоубийство, конечно. Но как здорово! Нет, постой, какие-то шансы есть. Импотермия в хирургии идет. Шла. Петр Степанович десятка два операций на сердце. Правда, теперь опасно и можно без нее, но охлаждал до 10 градусов. Около половины больных выжили. Показывал на обществе.
Сколько фантастических книг написано об анабиозе! Глупости обычно. Но проблема имеет реальную основу.
Заснуть на десять лет. И… не проснуться. В моем положении и это неплохо.
Но проснуться можно. Чтобы умереть от лейкемии? Проблема лейкемии будет решена в недалеком будущем. Видимо, лейкоз вызывается вирусом. Значит, будут сыворотки, вакцины. Спать, пока их не найдут!
Соломинка. Хватаюсь за соломинку.
Как странно: вижу себя сразу в нескольких лицах: ученый трезво рассматривает научную проблему; напуганный миленький человечек боится умирать и готов на все… Другой, еще ниже, не хочет рисковать даже несколькими днями. Он не поверит в смерть до последней минуты. И есть еще один — он видит славу. Газетные полосы, телевидение, радио.
Вот фантастичный саркофаг в центре стеклянного зала.
Машины, автоматы, пульт с мигающими лампочками. Бледное, величественное лицо под стеклянной крышкой. Это я.
Неважно, что я был некрасив. Все изменилось.
Потом пробуждение. Толпа академиков из разных стран.
— Включайте программу пробуждения!
Напряженное внимание. Десять, двадцать, тридцать минут.
Осциллографы показывают кривые. На огромном табло прыгают цифры.
— Заработало сердце!
— Открыл глаза!
И так далее.
Нет, серьезно, это возможно. То есть в смысле заснуть и пока не умереть. Не совсем умереть.
Да, пожалуй, еще не разрешат. Скажут: умирай нормально. Что за фокусы? Так все захотят в бессмертие. Опыт стоит государству немалых денег.
Нет, спать я не могу. Встать и работать. Вспомнить все, что знаю, прочитать, записать.
Встаю.
Глава вторая
Лаборатория. И часов утра. Я задержался дома — ночью поздно обдумывал вчерашнюю идею об анабиозе. Она стала обычной научной проблемой. Хорошо. Выйдет не выйдет, но хотя бы отвлечет.
Иду через двор. Здание построено перед войной. Трехэтажное, когда-то оно представлялось весьма совершенным, а теперь тесное и неудобное. Современная наука требует не только стен. Лаборатории строятся, как заводы, вместе с технологическим оборудованием.
Как жаль, что мне не дождаться нового здания! Сейчас плохо: опыты проводим внизу, обдумываем на втором этаже, а “паяем” в полуподвале.
Впрочем, одни острослов сказал, что учреждение переживает расцвет, пока находится в старых и плохих зданиях.
Как только строятся дворцы — наступает упадок. Этим я всегда утешаю своих ребят, когда они жалуются на неустроенность. Вдруг я подумал: без меня они не расцветут. Стыдно.
Раздеваюсь. Тут же, в вестибюле, стоит стол для пинг-понга. Какие-то бездельники уже с утра играют. Кажется, из отдела физиологии дыхания. Это называется физкультурная пауза. Специально придумали для лодырей.
Какой темный коридор!
Вот наш отсек: по три комнаты е каждой стороны. Все двери открыты. Приятно видеть, что работа кипит, люди снуют взад и вперед. Не делают зарядки, паршивцы, пренебрегают распоряжениями.
Я сегодня чувствую себя как гость: на все смотрю со стороны и другими глазами.
— Здравствуйте, Иван Николаевич!
Первое приветствие: тетя Глаша, уборщица, несет ведро с помоями. Полное, к счастью.
— Здравствуйте, тетя Глаша! Как самочувствие?
— Плохо! Опять слив в операционной засорился, таскаю ведрами.
Первая операционная: Семен ведет опыт с изолированной почкой.
— Здравствуйте, товарищи!
Все дружно улыбаются и отвечают. Пока еще. Вот он, мой заместитель.
Никак этот Семен не поймет нового технического подхода к проведению опытов: нужно держать под контролем максимум “входов” — вслед за Юрой я теперь тоже так называю все внешние воздействия на систему.
— Семен Иванович, почему же у вас температура не стабилизирована? Всего тридцать градусов.
— Да вы знаете, теплообменник испортился. Мы решили так.
— Напрасно. Такой сложный опыт — и пропадает зря.
Моргает — и все. Что он скажет?
Картина: в центре на подставке почка в прозрачном сосуде. К ней идут два шланга с кровью от машины АИК, за которой сидит “машинист” Сима и с очень деловым видом крутит разные ручки. От шлангов машин и почки тянутся провода в угол к сложному комплексу электронных аппаратов, наставленных в три этажа. Там командуют два техника — Миша Самохин и Лена Ганжа. Они совсем юные, нынче кончили техникум. Приятно посмотреть.
— Сколько же параметров вы контролируете сегодня?
По-моему, Семен замялся. Инженер Коля Гулый, который, я знаю, всем здесь командует, смотрит на него с сожалением.
Не буду ставить в неловкое положение начальство.
— Скажите, Коля, вы.
— Мы непрерывно записываем давление крови на входе и выходе, содержание O 2и СО 2. Кроме того, определяем PO2 в ткани самой почки. Биохимия делает нам анализы через тридцать минут.
Он перечисляет: адреналин, органические кислоты, щелочной резерв, аминокислоты, рН и некоторые ферменты. И конечно, количество и состав мочи.
— Но почему же вы не стабилизировали температуру?
— В начале опыта потек теплообменник, я…
Он замолчал, не хочет подводить начальство.
Семен:
— Это я велел продолжать опыт. Жалко было срывать, когда уже почка была выделена.
— Хорошо, продолжайте. Раз уж так случилось, то я вас попрошу проследить работу почки при специальном охлаждении.
Это нужно мне. Мои почки будут совсем холодные, и сомнительно, будут ли они работать. Впрочем, это не так важно, есть специальный аппарат…
Смотрю. Все заняты своим делом. Атмосфера спокойная.
К Семену они, кажется, просто равнодушны. А ко мне? Наверное, я хороший начальник. Не придираюсь по мелочам.
“Я вам советую”. “Я вас прошу сделать так-то”. Я просто стесняюсь. Это часто вредит дисциплине. Не все понимают хорошее обращение.
Можно, наверное, идти. Хотелось бы сказать теплые слова, но не умею. Покажется смешным.
Иду в другую комнату. Знаю, что там должен быть опыт по изучению характеристики сердца и сосудистой системы.
Новая методика.
Какой ансамбль! Оперируют Игорь и Вадим, а Ира что-то возится около аппаратуры. Не замечают.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, Иван Николаевич! Как кстати! Мы хотим выделить сердце вместе с легкими, чтобы полностью пересечь к ним нервные пути, но сохранить первую регуляцию сосудов и внутренних органов.
— Я знаю. Так что?
— Да мы никак не можем отделиться от пищевода и позвоночника. Много мелких сосудов. Покажите нам!
Это, конечно, Вадим. Не стесняется в просьбах.
— Хорошо. Сейчас переоденусь.
Не собирался оперировать, но сейчас рад. Когда работаешь руками, то не остается места для посторонних мыслей.