— Поди к черту! Зачем ты меня спрашиваешь об этом?
— Это ты брось. Мне важно. Помрешь, большой кусок души уйдет с тобой. Без мала тридцать лет — не часто бывает.
— Ты, кажется, сегодня трезвый? Удивительно.
Смеется. Похож на монгола — скулы, глаза. Морда насмешливая. Принимает ли он что-нибудь всерьез?
— А знаешь, что я сейчас читал? Хемингуэя. “По ком звонит колокол”. Здорово. По-моему, самое лучшее. Потому что всюду звучат социальные ноты. Мы ведь, сами того не замечая, привыкли к общественной оценке всякого произведения. Ты заметил?
— Это верно. Одни любовные истории и картинки природы не звучат. И что же Хемингуэй — “за” или “против”?
— Насколько я понял, “за”. Вот послушай, я тебе перескажу эпиграф, я запомнил: “Нет человека, который был бы как остров, сам по себе. Каждый человек есть часть материка, часть суши, и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европы, и так же если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я один со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе”. Джон Донн. XVI век”. Сильно, правда? Каждый человек отвечает за все, что делается в этом мире. Конечно, не все у него совпадает с нашими представлениями, так что за беда? Неужели мы не сумеем разобраться?
— Так что же ты предлагаешь? Печатать все без разбору?
— Брось. Всякое дело нужно разумно организовывать. Нужно переводить книги настоящих мастеров — они воспитывают вкус у читателей и у писателей.
— Это верно. И вообще не нужно печатать плохие книги.
Смотреть — не только “о чем”, но и “как”.
— Значит, ты за умеренную регламентацию?
— Я за разумную. Еще за доверие. (Сейчас я его поймаю.) — Скажи мне, друг, а можно ли и как определить меру регламентации? Конечно, она необходима в каждой системе управления; это те пределы изменения некоего фактора, показателя, за которыми должны вступать регулирующие воздействия. Но как?
— Вопрос правильный. Есть ли мера измерения свободы или, например, порнографии, которую, по-моему, печатать не надо.
— Ну зачем ты смеешься? По существу.
— Давай по существу. Есть целый ряд понятий, которые можно определить как социальные. Они имеют качество, чем и отличаются от других, и количество — степени внутри качества. Я думаю, что степени можно определить методом простого опроса. Это вид социального исследования, который совершенно недостаточно применяется у нас.
— Очень запутанный вопрос. Нужен какой-то общий подход к решению подобных задач. Бессмысленно решать голосованием узкоспециальные вопросы, в которых голосующие ничего не понимают. Конечно, еще более рискованно решать это одному.
— Наука в условиях свободы обсуждения — вот единственно надежный критерий выбора правильного решения.
— Знаешь, друг, служители науки уж очень субъективны. Тоже ошибки будут. В тех загибах, что у нас были, ученые сильно виноваты.
— А для того чтобы этого избежать, нужны количественные критерии. Цифры. То, что вы у себя в лаборатории делаете, — математическое моделирование. Это же можно распространить на все области наук.
(То же говорил Юра. Да и я это знаю.)
— А не кажется ли тебе, Леня, что в основу всего этого — оценки информации, решений — нужно положить еще что-то очень важное, какие-то общие принципы?
— Вот что, Ваня, ты меня совсем заговорил, а коньяк не ставишь. “Все Жомини да Жомини, а о водке ни полслова…”
— А я — то думал, что за интеллектуальными разговорами ты совсем забыл об этом деле.
— Черта с два! Давай ставь. Мозг нуждается в питаний.
Алкоголик. Марина говорила, что пьет каждый день. Спрошу. Скрытный, не любит откровенничать. Вылечить может только сильная встряска, например болезнь. Инстинкт самосохранения обычно очень силен. Но в данном случае я не уверен.
— Так ты, Ваня, говоришь, нужны принципы? Попытаюсь. Еще не говорил тебе — свежие. Цель: рациональное общество. Главное требование: счастье всех людей. Заблуждаться, однако, мы не будем — полное счастье для всех невозможно. Мы уже говорили как-то: центры приятного и неприятного, адаптация. Значит, вопрос об оптимуме счастья. Компоненты его тоже известны: инстинкты — еда, семья, отдых, тщеславие. Сложные рефлексы: свобода, любопытство, труд для достижения цели. Есть такой рефлекс, физиолог?
— Говорят, что есть. Рефлекс цели. Еще Павлов признавал.
— Раз Павлов — значит, все в порядке. Кроме этих животных источников счастья, есть еще общество. Удовольствие от общения — лучше с коньяком. (Не паясничай!) Творчество. Искусство. Благородные поступки — самоотверженность. Может, и еще что-нибудь, не вспомню. Не так уж часто встречается.
— Неправда.
— Хорошо, пусть неправда. Значит, источники — разные. И — противоречивые. Часто один человек получает удовольствие за счет другого. Вот психологи вместе с вами должны проделать такую работу — составить “баланс счастья”. Найти варианты у разных типов людей. Можно это сделать? Есть у вас, физиологов, методы объективной регистрации состояния счастья и несчастья?
— Есть. Не то чтобы уже есть, но возможны. Возбуждение центров удовольствия имеет отражение в функции внутренних органов. Правда, сложно, но, наверное, можно создать аппараты и методы.
— Хорошо, не отвлекай. Можно — значит можно. Я забыл еще сказать вот что: путем тренировки коры удовольствие от всех животных чувств можно усилить во много раз. И тогда любой из инстинктов может стать пороком. Инстинкт питания даст жадность, половой — разврат, самосохранения — эгоизм, властолюбие. И так же можно развить хорошие. Любовь к детям даст доброту, любопытство создаст ученых, рефлекс цели — волю и, наверное, — творчество. Я еще не думал.
(Хорош Ленька, когда в меру выпьет. Фантазия, красноречие, обаяние).
— Второй вопрос — это воспитуемость детей. И взрослых, конечно. Насколько можно подавить вредные инстинкты и привить полезные общественные программы? Что-то не в каждом человеке заложен ангел. Возможности воспитания небось большие, но их нужно количественно определить. Без этого нет фундамента. А может быть, ты знаешь о таких научных работах?
— Я? Нет. Я специально этим не интересовался.
— Конечно, ты же профессор. Изучаешь только от одной точки до другой. Не больше.
— Отстань! Давай дальше, энциклопедист.
— А я, пожалуй, им завидую. Какой-нибудь Гельвеции мог знать почти всю науку своего времени. По крайней мере все важное. А теперь немыслимо. Вот дали бы мне институт — я бы провел изыскания по всем этим вопросам. Жаль, не дают. Не понимают.
(У него тщеславие есть, только перед собой.)
— Ну, продолжай.
— Продолжаю, коли есть охота слушать. Так вот, сначала установим компоненты счастья, потом нужно изучить организацию. Как реализовать возможности, заложенные в человеке? Как создать точную систему, чтобы обеспечить оптимальное счастье? Я вижу три главных направления: организация труда и материальной жизни, организация воспитания и, наконец, управление.
— Слушай, а не пахнет все это крамолой?
— Ничуть. Только научный подход к построению коммунизма на современном уровне. Наука сильно двинулась вперед, этого забывать нельзя. Можно продолжать?
— Конечно. В конце концов я не эксперт в этих вопросах.
— Начнем с труда. Нет, лучше с воспитания. Для этого опять же нужно ввести некоторые принципы. Например, такие: минимум насилия. Это не то чтобы непротивление злу, но минимум. В крайнем случае. Второе — уважение свободы других людей. Третье — привить потребность к труду. Потребность, а не по принуждению. Это возможно. Четвертое — уважение к семье. Строгость морали. Пятое — ограничение честолюбия. Не полное его изничтожение, но ограничение. Количественная мера. И шестое — бороться с чрезмерной приверженностью к вещам — с жадностью.
Молчу. Интересно. (Ему нравится проповедовать. А кому не нравится?)
— Я, конечно, донимаю, как это трудно — проблема воспитания, но без ее разрешения никаких надежд на лучшее общество нет. Этот вопрос особый и трудный.