Не очень получилось удачно, я знаю. Небось некоторые подумали обо мне нехорошо, да бог с ними. Я им искренне пожелала, чтобы не мучились, как я и как он, их бывший шеф.
Мы поели, потом попили кофе. Все были грустные. Что-то вспоминали, что-то говорили негромко… А мне мучительно хотелось плакать. Но я утерпела.
Так прошла эта панихида. Все чувствовали, что с сегодняшнего дня начинается что-то новое в жизни, уже без него.
Мне — без любимого, им — без шефа, без друга. Что-то в жизни исчезло, и у меня же этого не будет. Можно только привыкнуть, но нельзя заполнить. Ну, а ребята еще много нового получат, лучшего… Будут мечтать, искать, страдать. И радоваться, конечно. Если мир им позволит это. Впрочем, они сами должны добиваться и признания и жизни.
Но это уже особый разговор, не для меня.
Новые имена
А.Мирер
ОБСИДИАНОВЫЙ НОЖ
— Завидую вашему здоровью, — произнес сосед, не поднимая головы.
Мы сидели вдвоем на грязной садовой скамье. Бульвар, залитый талой водой, был пустынен. Сосед каблуком долбил в леденистом снеге ямку, толстое лицо со сломанным носом чуть покачивалось. Рука в перчатке упиралась в планки сиденья.
— Ах, здоровье — это прекрасно, — сказал сосед, не разжимая губ.
Я на всякий случай оглянулся еще раз — не стоит ли кто за скамьей. Никого… Прошлогодние листья чернеют на сером снегу, вдоль боковой аллеи журчит ручей.
— Вы мне говорите? — пробормотал я.
Сосед качнул шляпой сверху вниз, продолжая ковырять снег каблуком. В ямке уже проступила вода.
Еще несколько минут он смотрел на свои башмаки с ребристыми подошвами, а я разглядывал его, ожидая продолжения.
Черт побери, это был престранный человек! Лицо отставного боксера — сломанный нос, расплющенное ухо и одержимые глаза, сумасшедшие, неподвижные. Такие глаза должны принадлежать ученому или потерявшему надежду влюбленному. Я никогда не видел человека, менее похожего на того или другого — по всему облику, кроме глаз… А его слова? “Завидую вашему здоровью, это прекрасно…” А его поза, поза! Он сидел, упираясь ручищами в скамью, бицепс левой руки растягивал пальто. Он как будто готов был встать и мчаться куда-то, но каблук мерно долбил снег, и уже талая вода ручейком уходила под скамью — в ручей на дорожке за нашими спинами.
— Вы нездоровы? — Я не выдержал молчания.
— Я недостаточно здоров, — он мельком посмотрел на меня, как обжег. И без всякого интервала спросил: — Болели чем-нибудь в детстве?
Я чуть было не фыркнул — такой тяжеловес заводит разговор о болезнях. Отвечая ему: “корь, свинка, коклюш”, я думал, что он похож на Юрку Абрамова, мальчишку с нашего двора, который в детском саду уже не плакал, а в школе атаманил, и мы смотрели ему в рот. Юрке сломали нос в восьмом классе. Учителям он говорил, что занимается в боксерской секции, а мы знали — подрался на улице. Вообще-то все люди со сломанным носом будто на одно лицо.
— Сердце здоровое? — продолжал сосед почти безразличным тоном, но так, что я не мог отшутиться пли сказать: “А вам какое дело?” Пришлось ответить полушуткой: — Как насос.
— Спортсмен?
— Первый разряд по боксу, второй по рапире., футбол, плаванье.
— Какие дистанции? Спринтер? Конечно, спринтер… — Он посмотрел на мои ноги.
В фас он был совсем недурен — в меру широкие скулы, лоб как шлем, только глаза меня пугали. Они буквально светились изнутри, выпуклые такие глазищи, и лоб карнизом.
— Курите?
— Иногда, а что?
Я вдруг рассердился и заскучал. Курите, не курите…
Каждый тренер с этого начинает. Атаман… Мне захотелось уйти, холодновато становилось под вечер. Я и не рассчитывал, что Наталья сейчас появится, она сказала, что придет, если удастся удрать с лекции, но вообще-то, наверно, не придет.
Я сказал: “Простите. Мне пора”, — и встал.
Сосед кивнул шляпой. Из-под каблука летели брызги через всю дорожку.
— До свидания, — сказал я очень вежливо.
Длинноногая девчонка с прыгалками оглянулась на нас, пробегая по дорожке.
— Жаль, — сказал сосед. — Я хотел предложить вам кое-что любопытное.
Его нос и уши ясней, чем любая вывеска, говорили — что он может предложить. Я ответил:
— Спасибо. Я сейчас не тренируюсь. Диплом.
Он сморщился.
Я уже шагнул через лужу на дорожку, когда он сказал неживым голосом:
— Я имею вам предложить путешествие во времени…
Я с испугом оглянулся. Он сидел, не меняя позы.
— Путешествие во времени. В прошлое…
“В прошлое, значит, — думал я. — Вот оно — недостаточное здоровье…”
— Я не сумасшедший, — донеслось из-под шляпы. — Сумасшедший предложил бы путешествие в будущее.
Я сел на скамью, на прежнее место. Эта сумасшедшая логика меня сразила. Он явно был псих, теперь я видел это по его одежде — чересчур аккуратной, холодно-аккуратной. Все добротное, ношенное в меру, но вышедшее из моды. Наверно, жена следит за его одеждой, чтобы у него был приличный вид, только нового не покупает — донашивает он, бедняга, свой гардероб лучших времен. Такие пальто носили в пятидесятых годах и ботинки тоже. И шляпы, я помню, хоть был маленький, — шляпа как сковорода с ромовой бабой посредине.
Он скользнул по мне своими глазищами и как бы усмехнулся, но глаза оставались прежними.
— Я действительно редко бываю на улице. Вы об этом подумали? Недостаток времени, больное сердце… Послушайте, — он тяжело повернулся на скамейке, — мне действительно нужен совершенно здоровый человек для путешествия в двадцатое тысячелетие до нашей эры.
Сказал и уперся в меня своим необыкновенным взглядом.
Исподлобья. Как гипнотизировал. Но это было уже ненужно.
Я решил — пойду. Спортивная закалка подействовала — я испугался и хотел перебороть страх. И потом, все было очень странно.
За всем этим маячило приключение, его напряженная тревога звучала в шорохе шин за деревьями, в запахе солнца и тающего снега, в размеренном крике вороны у старого гнезда. Зачем-то я спросил еще:
— Вы как, машину времени… построили?
Он ответил нехотя:
— Так, что-то в этом роде, но не совсем.
… Выходя с бульвара, он погладил по голубой шапочке девчонку — она стояла, засунув в рот резиновый шнур от прыгалок. По-моему, она слышала наш бредовый разговор. Во всяком случае, она пошла за нами, мелко перебирая ножками, как цыпленок-подросток, и отстала только на третьем перекрестке, у кондитерской. Здесь стояли телефоны-автоматы, и я спросил, надолго ли планируется это… путешествие, а то я позвоню, предупрежу дома, что задержусь.
Он сказал:
— Не беспокойтесь. Первый опыт на полчаса — час. Смотря в каких координатах вести отсчет.
Он шел по краю тротуара, засунув руки в карманы, с тем же отсутствующим видом, что на бульваре. Я заметил, что почти все прохожие уступают нам дорогу.
Около подъезда серого каменного дома он остановился и начал шарить в карманах, и как раз в эту секунду из подъезда выбежала девушка. Пальто нараспашку, кудрявая головка пренебрежительно поднята, на хорошеньком личике вдохновение обиды. Она что-то шептала про себя и вдруг остановилась, уставившись на тупоносые ботинки моего спутника Он поднял плечи. На лице девушки уже не было обиды, но появилось такое явственное изумление, что я ухмыльнулся.
Она вдруг сорвалась с места и побежала дальше. Обтекавшая нас уличная толпа сейчас же скрыла ее, и мой странный спутник шагнул к подъезду.
Стоя плечом к плечу в тесном лифте, мы поднялись на шестой этаж. Когда стоишь совсем рядом с человеком, неудобно разговаривать. Приходится смотреть на всякие правила пользования или на стенку и помалкивать с чувством неловкости.
В этом лифте около диспетчерского динамика было аккуратно нацарапано на стенке: “БАЛЫК”. Прописными буквами.