Естественно, что владелицы собачек выбрасывают их на улицу, не дожидаясь истечения гарантийного срока. Получить в ногу порцию ядовитой слюны — кошмар! Прайс схватил сверток, вскочил на скамейку и угрожающе замахнулся на собаку. Собачонка поджала хвост и метнулась в сторону, но тяжелый сверток вырвался из рук Прайса и плюхнулся на асфальт. Тут же прохожие затолкали его ногами, отшвырнули на край тротуара. Болван! Дырявые руки! Испугался жалкой собаки!.. Подними сверток!.. Нет. Не доверяйся первым порывам! Будь осторожен, как верхолаз на телевизионной мачте.
Если за тобой следят, то выгоднее сделать вид, будто ты не имеешь касательства к этому свертку, к этой ужасной улике преступления. Сейчас никто не сможет доказать, что сверток принадлежит тебе: ты — здесь, сверток — там. Успокойся!
Сядь! Сделай вид, что ты занимаешься своей шляпой, она тоже упала от резкого движения. Подними ее, приведи в порядок.
Вот так! Отличная шляпа, специально для хождения но солнечной стороне улицы. Есть и другие шляпы, очень похожие на твою, но они только для теневой стороны, на солнце улетучиваются, как дым. Пшик — и все тут! А внутри этой шляпы ярлык “четырнадцать часов под солнцем”. Потом, конечно, тоже улетучивается… Сверток лежит на старом месте. Все спешат, проходят мимо, никто им не интересуется.
Никто не интересуется? Как бы не так! Блондинка в клетчатом костюме! Остановилась в пяти шагах от Прайса и делает вид, что рассматривает свое изображение в стекле витрины. Можно поклясться, что она притормозила именно в тот момент, когда он швырнул сверток в собаку. Женщина-агент безопасности. Многие домохозяйки подрабатывают в свободное время, выполняя щекотливые поручения Службы Безопасности. Что она рассматривает в этой дурацкой витрине?
Ведь это магазин “Для мужчин”. Что ей там понадобилось?
Бальзам для лысых, превращающийся в Истребитель Волос?
Или подтяжки из бумажных веревок?.. Ах, вот в чем дело!
Она рассматривает в стекле свой клетчатый костюм. Коричневые полосы, образующие клетки, становятся все шире и шире.
Костюм расползается!
Блондинка взвизгнула, обхватила себя руками, придерживая остатки костюма, и с видом купальщицы, входящей в холодную воду, побежала к ближайшей кабинке для переодевания. На всех перекрестках стояли такие пестрые кабинки, внутри которых ждали очередную жертву автоматы, торгующие готовым платьем.
Прайс неожиданно упал — это скамейка для кратковременного отдыха ускользнула из-под него обратно в люк. Поднявшись, он впервые за этот ужасный день вдруг почувствовал душевное облегчение. С безразличным видом, даже позволяя себе насвистывать, подобрал сверток и зашагал в сторону четыреста сороковой улицы.
Там был его дом, там его ждали и волновались. И лишь там он почувствует себя в сравнительной безопасности…
Жена встретила его в подъезде. Бедняга! Сколько раз она выбегала встречать? Сколько раз прислушивалась к шагам, стукам, шорохам? Милая! Только ради нее он решился на столь кошмарное путешествие.
Они прошли прямо в кухню, где единственное окно выходило на безлюдный пустырь. Из дальней комнаты доносился визг циркульной пилы. Разумеется, там ничего не пилили, визжала недолговечная пластинка. После десяти проигрываний скрипичный квартет превратился в соло циркульной пилы.
— Ты принес ЭТО? — спросила Сали.
Она не решилась назвать содержимое свертка, как суеверный дикарь не называет вслух предмет своей охоты.
— Я принес. Ты так просила.
— Разверни, я хочу увидеть.
— Задерни шторы.
— Они рассыпались перед твоим приходом. Но не бойся, милый. Еще утром потемнели стекла в окне. Никто не увидит.
Он снял брезент. Внутри оказался продолговатый ящик из серого картона. Они разорвали картон и поставили посреди комнаты ЭТО.
Это была Кухонная Табуретка. Настоящая! Прочная! Из настоящей сосны. Ее сделали утром в подпольной мастерской, и свежие янтарные капельки настоящего столярного клея блестели так аппетитно, что их хотелось лизнуть языком.
Продажа и покупка прочных вещей были запрещены Федеральным Торговым Законом. Ослушников ждала суровая кара.
Но Прайс все же сумел, не побоялся подарить жене в день ее рождения Настоящую Прочную Кухонную Табуретку!
М.ЕМЦЕВ, E.ПАРНОВ
ВОЗВРАТИТЕ ЛЮБОВЬ
Посвящается Е.С.Кнорре
Весь офицерский, сержантский и рядовой состав получат эрзац-копии своих возлюбленных. Они их больше не увидят. По соответствующим каналам эрзац-образцы эти могут быть возвращены.
Хемингуэй
Алые звездочки на свежую стружку. Кап-кап-кап… Бартон нагнулся, чтобы не испачкаться. Теплые струйки стали веселее. Наступило какое-то сладковатое изнеможение. В голове застучал дизель. В каком-то потаенном омуте зашевелилась тошнота.
Он опустился на колени и осторожно прилег. Перевернулся на спину и уперся подбородком в небо. Как можно выше, чтобы остановить кровь. Во рту сразу же стало терпко и солоно.
Голубой мир тихо закружился и поплыл. Он еще чувствовал, засыпая, пыльную колючую травку, и острые стружки под руками, и подсыхающую кровь на верхней губе. Но сирены уже не услышал.
Подкатила санитарная машина. Его осторожно положили на носилки и повезли. Еще в пути сделали анализ крови, измерили температуру, подсчитали слабые подрагивания пульса.
Когда через четыре часа Аллан Бартон очнулся в нежно-зеленой палате военного госпиталя, диагноз был таким же определенным, как и постоянная Больцмана. “Острый лучевой синдром”. Впрочем, чаще это называли просто лучевой болезнью, или белой смертью, как выражались солдаты охраны.
В палате стояла пахнущая дезинфекцией тишина. Изредка пощелкивали реле регулировки температуры и влажности и сонно жужжал ионоозонатор.
— Он не мог облучиться. Ручаюсь головой, — эти слова майор медицинской службы Таволски повторял, как заклинание. — Последние испытания на полигоне были четыре дня назад. Я сам проводил контроль людей после. У Бартона, да и у остальных гонге, разумеется, все оказалось в порядке. Вот в этом блокноте у меня все записано. Здесь и Бартон… Двадцать шестого июля, одиннадцать часов… показания индикатора — норма. А после ничего не было.
— А он не ходил на полигон потом? — спросил главный врач.
— Что он — идиот?
— Но ведь чудес на свете не бывает, коллега.
— Конечно. Если не считать непорочного зачатия. Здесь аналогичный случай.
— Вы полагаете, что именно эту причину мне следует назвать генералу? — Главврач иронически поднял бровь.
— А ведь нас с вами это не касается. Пусть сам доискивается.
— Я уверен, что в этот момент он уже создает следственную комиссию.
— Совершенно согласен, коллега. Скажу вам даже больше. Именно в этот момент он включает в комиссию вас.
Таволски достал сигареты, и главврач тотчас же включил вентилятор.
— Что вы уже предприняли? — спросил главврач, устало вытягивая вперед большие с набухшими венами руки.
— Ввел двести тысяч единиц кипарина… Ну, температура, пульс, кровяное давление…
— Нужно будет сделать пункцию и взять срез эпидермы.
— Разумеется. Я уже распорядился. Мочу тоже придется контролировать ежедневно… Если бы знать, что у него поражено! Можно было бы попытаться приостановить циркуляцию разрушенных клеток.
Главврач молча кивал. Казалось, он засыпает. Тяжелые веки бессильно падали вниз и медленно с усилием приподнимались.
— Когда вы сможете определить полученную дозу? — Вопрос прозвучал сухо и резко.
— Через несколько дней. Когда станет ясна кинетика падения белых кровяных телец.
— Это не лучший метод.
— А что вы можете предложить?
Главврач дернул плечом и еще сильнее выпятил губу.
— Надо бы приставить к нему специального гематолога. А?
— Разве что Коуэна?