Тонни открывает дверь и пропускает Дениз вперед. Она делает два шага — и сейчас же останавливается на пороге.
Улыбаясь, с протянутыми руками навстречу ей идет Аллан Бартон. Он молод, весел, подтянут и совершенно не изменился с того дня, когда она провожала его на аэродром.
Дениз: Какая низость! Как это античеловечно!
Тонни Вайс: Куда же вы, мадам, куда? Постойте! А как же нам быть… с ним?
Дениз: Возвратите его по соответствующим каналам… И будьте прокляты!
Тонни Вайс: Что?
Дениз: Будьте прокляты! И будь проклят наш век!
В коридор вбегает сестра Беата.
Сестра Беата (Тонни Вайсу): Доктор! Скорее, доктор!
Профессор Таволски только что впрыснул себе морфий! Больше, чем обычно, умоляю вас… скорее!
Е.Войскунский, И.Лукодьянов
СУМЕРКИ НА ПЛАНЕТЕ БЮР
Из дневника Резницкого
Никак не могу прийти в себя после поспешного бегства с планеты Бюр. Хорошо еще, что я успел прихватить с собой животное для поглаживания. Прошин, командир корабля, отнесся скептически к “рассаднику чужепланетной заразы”, но я принял достаточные дезинфекционные меры и поместил животное в свой маленький виварий, где хранились яйца, взятые на планете Тихих Идиотов. Надеюсь, что с помощью Алеши и Рандольфа смогу создать условия для поддержания жизни этого странного существа.
Сойдя с орбиты, “Гагарин” разогнался на ионном ходу, потом, набрав скорость, Прошин ввел корабль в режим СВП.
Теперь наш путь направлен к Земле.
Я физиологически плохо переношу переход на режим СВП.
Ведь в нормальных условиях мы не ощущаем время как материальную среду. Но когда включаются синхронизаторы Времени — Пространства, наступает потеря реальности. Глаза застилает туман, исчезает память, нет мыслей. Только страх, ничего, кроме страха. Таков результат воздействия переходного поля на мозг. Все это хорошо известно, но крайне неприятно. Потом начинается состояние безвременья, и, так как все мы хорошо тренированы, адаптация происходит довольно быстро.
Конечно, на ионном ходу спокойнее себя чувствуешь. Но на ионном ходу отсюда до нашей Земли почти десять тысяч лет полета, и только СВП-корабль способен забираться в такую даль.
Теперь, когда неприятное ощущение прошло, попробую собраться с мыслями. Пока мне ясно одно: контакт не удался.
Мы совершенно не понимали их, а они — нас. На странной планете Бюр — жизнь углеродного цикла с кислородно-углекислым обменом, но этим сходство с земными условиями исчерпывается.
Буду просто записывать все, что с нами произошло, припоминая час за часом, — быть может, из упорядоченной информации вылупится, как птенец из гнезда, понимание.
Итак, наша экспедиция имела целью найти источник и установить причину мощного выброса тау-частиц, который несколько лет назад взбудоражил ученых Земли. Тогда центром излучения ориентировочно считали район в направлении созвездия Стрельца. Когда “Гагарин” приблизился к заданному району, звездное небо, понятно, представляло картину, нисколько не похожую на ту, что мы наблюдаем с Земли: и ракурс не тот и расстояние не то. Мы увидели перед собой столь четко очерченное созвездие, что немедленно назвали его Верблюдом — старая и довольно бессмысленная традиция давать названия группировкам звезд, проектируемым на условную плоскость.
Так вот, выброс тау-энергии шел от звезды, которую наши наблюдатели обозначили Альфой Верблюда.
Когда мы подошли ближе к Альфе, оказалось, что у нее есть спутники. Как ни странно, источником излучения оказалась не Альфа Верблюда. Звезда в этом смысле вела себя совершенно спокойно. Она “молчала”. Приборы показывали на одну из ее планет, самую дальнюю в системе. Прошин терпеть не может безыменных планет, он сразу предложил назвать ее “Бюр”. Никто не возражал. В самом деле, именно Бюраканская обсерватория установила направление неожиданного выброса тау-частиц, и именно это направление привело сюда “Гагарина”.
На ионном ходу мы приближались к цели, как вдруг встречный метеорит, пробивший корпус у восьмого отсека, заставил нас сделать вынужденную посадку на планете Тихих Идиотов (так назвал ее Алеша Новиков, но я не думаю, что это название утвердят). Несколько дней мы с Алешей пробыли пленниками защитного поля Большого Центра. И лишь когда нам удалось вырваться оттуда, “Гагарин” снова взял курс на планету Бюр.
Мы вышли на круговую орбиту вокруг Бюра под большим углом к экватору и начали исследование. Атмосфера и ионосфера оказались близкими к земным. Под нами простиралась сумеречная ледяная пустыня. Ровная и гладкая, как обшивка нашего корабля. Темно-серая в ночной части и желтоватая на рассвете. Никаких видимых признаков формирующей деятельности. Никакой жизни.
А между тем Бюр “кричал”: мощное полярное излучение тау-частиц прижимало стрелки приборов к упорам. Вдруг начали светиться антенные вводы, наконечники ионизационных установок, даже вилки на обеденном столе — словом, все острия. Было ясно, что мы в сильном потоке тау-частиц.
Хорошо, что они не оказывают никакого действия на человеческий организм.
Прошин выпускал разведывательные зонды через каждые десять градусов орбиты. Информация поступала исправно.
Ни в плотности атмосферы, ни в химическом ее составе не было особых отклонений от средних величин. Но вот зонд, запущенный в экваториальной плоскости, неожиданно передал уплотненную запись, которую Алеша Новиков расшифровал как наличие биомассы. Казалось невероятным, что в этой ледяной пустыне теплится огонек жизни. Однако повторные зондирования подтвердили это.
Прошин перевел корабль на экваториальную орбиту. Как только “Гагарин” вышел из тени, мы увидели… Теперь-то я знаю, что это такое, но тогда мы решили, что видим космические корабли. Да, сверху они были удивительно похожи на легкие ракеты тех времен, когда еще только начиналось освоение космоса. Сигара правильной формы с выступами по бортам — так они выглядели. Мы насчитали двенадцать сигар. Они располагались на довольно большом расстоянии друг от друга, строго на одной линии. Было похоже, что под нами проплывает космодром с хорошо налаженной службой.
Не стану описывать наше изумление. Лучшего признака высокой цивилизации, чем космические корабли, пожалуй, не сыщешь.
Мы переглянулись с Новиковым, затем он встал и подошел к креслу Прошина. Рандольф тут же подскочил к ним и бурно потребовал, чтобы в разведку послали его, а не Алексея, потому что Алексей уже высаживался, и справедливость требует, ну и так далее. Я не люблю, когда горячатся. Когда Рандольф выговорился, я спокойно напомнил Прошину, что при обнаружении биомассы ИПДП предоставляет право первой высадки биофизику, то есть в данном случае мне. Прошин колебался.
Он подавал сигналы всеми средствами связи, какими мы располагали. Он все ожидал какой-нибудь ответной сигнализации с космодрома, хотя бы световой. Мы, земляне, никак не можем отучиться от привычки мерить по своей мерке: разумеется, земной космодром при виде инопланетного корабля непременно постарался бы установить с ним связь — любыми средствами. Но космодром планеты Бюр молчал.
И на седьмом витке Прошин, наконец, решился.
— Рандольф, — сказал он, — в следующий раз в разведку пойдешь ты. Но теперь нужно, чтобы высадился Сергей Сергеевич. Они неплохо сработались с Алексеем и снова пойдут вдвоем…
Аборигены
Десантный бот покинул корабль и, включив тормозной двигатель, плавно опустился на поверхность планеты. Резницкий и Новиков выгрузили из бота вездеход.
Щелкнули терморегуляторы скафандров, переключаясь на максимальный обогрев: стоял лютый мороз. Разведчики постояли немного, осматриваясь. Ледяная пустыня казалась бесконечной и безжизненной. Но вдали светлым пятном, вписанным в сумеречное нёбо, виднелся космический корабль — если это был корабль, — и, значит, планета была обитаема.
Новиков и Резницкий забрались в вездеход и поехали к предполагаемому космодрому.
То, что сверху казалось сигарообразным космическим кораблем, теперь, в профиль, выглядело совсем иначе. Более всего это странное сооружение походило на гигантский ломоть дыни — эллиптический сегмент с зазубренной хордой и ребрами по бокам. Он стоял довольно высоко над поверхностью, этот сегмент, вернее, не стоял, а висел, потому что опор под ним не было. Что-то в нем беспрерывно текло и переливалось желтовато-перламутровым цветом.