В.Михайлов
ГЛУБОКИЙ МИНУС
1
Колин медленно повернул ключ влево и выключил ретаймер. С закрытыми глазами посидел в водительском кресле, но заколотившееся во внезапном приступе гнева сердце все не унималось. Тогда он вылез из хронокара и уселся прямо на землю.
Внезапно он встрепенулся и повернул голову. Слева донеслось тяжкое пыхтенье, и Колин автоматически отметил, что к воде пробираются гадрозавры — ящеры, здоровенные и лишенные привлекательности. Но они пройдут стороной, и, кроме того, здесь, в мезозое, было просто невозможно обращать внимание на каждого ящера. Иначе все время только и пришлось бы обращать внимание, а работать стало бы просто некогда.
Но все же где Юра?
Ага, справа донеслось что-то напоминающее мелодию. Это уже была информация. Хотя мелодией донесшиеся колебания воздуха можно было назвать лишь с большой натяжкой. С колоссальной. Певец! Колин презрительно поджал губы. Бездельник…
Мелодия приближалась. Тогда Колин поднялся на ноги.
Он расставил ноги пошире и уперся кулаками в бока. Он наклонил голову и саркастически усмехнулся. В такой позе Колин продолжал дожидаться.
В следующий момент Юра увидел Колина. Мальчишка шел, старательно изображая беззаботность. Он даже снова запел.
— А вот, — пел Юра, — вот высокие деревья, хотя, может быть, они и не деревья. И большое желтое солнце. Как тепло здесь! А вот стоит Колин, великий хронофизик.
Он нахмурен, Колин. Он разгневан. Что он скажет мне, Колин? Что он сделает?..
— Это ты сейчас узнаешь, — сумрачно произнес Колин. — Не скажешь ли ты мне, великий артист, кто сжег рест у хронокара?
— Кто сжег рест у хронокара? — запел Юра, остановившись на расстоянии десяти шагов от Колина и не проявляя ни малейшего желания приблизиться. — Откуда я знаю, кто сжег?.. Может быть, Лина… Или Нина. Или Зоя… Не подходи, ты! — последние слова солист произнес скороговоркой.
Колин поморщился.
— Лучше не сваливать на девушек. Целесообразнее всегда сознаться самому.
— Что я могу сделать, — жалобно сказал Юра, — если я и в самом деле не знаю, кто сжег рест? Как будто я не умею водить хронокар. А раз я умею — ведь умею же, а? — то, значит, я и не мог сжечь рест. Как ты думаешь?
Он сделал паузу. Колин все стоял в той же позе, не предвещавшей ничего хорошего. Юра вздохнул.
— Однако я готов облегчить твое положение, о почтенный руководитель. Своими руками сменю рест. Пусть. Мне всегда достается чинить то, что ломают другие. Я сменю рест. — При этих словах на лице его появилось выражение высокого и спокойного благородства. — А посуду зато пусть вымоет Ван Сайези.
Колин вздохнул. Легкомыслие плюс отсутствие мужества — вот Юра. Как хорошо было бы в экспедиции, если бы не он со своими выходками. Совершенно пропадает рабочее настроение…
— Небольшое это удовольствие — быть твоим начальником, — сказал Колин, сурово глядя на юнца. — Впрочем, я все это учту при составлении отчета.
— Так я иду, — торопливо сказал Юра. — Где у нас запасные ресты?
— Каждый член экспедиции обязан знать это на память, стараясь сохранить спокойствие, раздельно произнес Колин. Знать так, чтобы, если даже тебя разбудят среди ночи, ответить, ни на секунду не задумываясь: “Запасные ресты хранятся в левой верхней секции багажника”. Человек, не знающий этого, не может участвовать в экспедиции, направляющейся в минус-время, в глубокое прошлое Земли. Ты понял?
— А конечно, все ясно, — сказал Юра и побежал к хронокару, подпрыгивая и делая по три шага одной и той же ногой.
Колин покачал головой. Затем он повернулся и неторопливо направился ко второй позиции, где еще утро стоял хронокар Сизова. Присел на поваленный ствол и задумался.
Когда дела в экспедиции шли на лад, можно было, позволив себе взять небольшой перерыв, сидеть так и ощущать, как течет, и слышать, как журчит утекающее время. Как нигде, это чувствовалось здесь, в глубоком минус-времени, в далеком, ох, каком же далеком прошлом Земли. Становилось немного не по себе при мысли о тех миллионах лет, что отделяли экспедицию от радостной и легкой современности. Там бы и работать. Но место звездолетчика — в космосе, а хронофизика — в минусе.
Точнее, в одной из шахт времени. Там, где погружаться в прошлое было из-за меньшей плотности времени легче, чем в других местах. В шахте номер два, на уровне мезозоя, и находилась сейчас эта группа экспедиции.
Здесь было много работы. Следовало разобраться в причинах, по которым уровень радиации на планете в эту эпоху опять резко изменился; выяснить, по какой причине вымерли динозавры. Сопоставляя эти данные с результатами групп, работавших выше и ниже, можно будет понять, не отражаются ли эти скачки на устойчивости процесса эволюции, а главное — установить, что же именно является причиной этих скачков: вспышки ли сверхновых или еще что-либо.
Поэтому в состав экспедиции входили и зоологи, и ботаники, и радиофизик, и химик, и астроном, и, конечно, хронофизики. И Юра, который, по существу, еще не был никем, но очень хотел кем-нибудь стать.
Однако вряд ли это ему удастся. Хотя он как будто и тяготеет к зоологии. Но одного желания мало, нужен характер.
А его нет. И потом, Юра не занимается наукой. Он играет в нее.
Хорошо, что экспедиция состоит не из Юрок. И та группа, которая сейчас в силуре занимается трилобитами, их расцветом и гибелью, свободно передвигаясь в своем хронокаре на миллионы лет; и группа Рейниса — Игошина в архее, у колыбели жизни; и обе группы более высоких уровней — все они состоят из серьезных людей.
Верхним группам особенно тяжело: каждая из них состоит всего из одного человека. Петька и Тер. Каждый из них — один на миллионы лет…
Впрочем, все мы здесь одни. Случись что-нибудь — ничто тебе не поможет, ни прошлое, ни будущее… Он уже сменил рест? Так быстро?..
Юра показался из-за хронокара и приблизился, все так же пританцовывая. Губы его изображали торжествующую улыбку. “Ну, поставил”, — подумал Колин. Все в порядке. Хорошо, что Сизов ушел — будь он здесь, он не удержался бы от саркастических тирад по поводу качества подготовки некоторых минус-хронистов. Но Сизов сейчас уже приближается к современности. Проведет профилактику и привезет энергию.
Поспешным движением Колин зажал уши. Это был не ящер, это Юра испустил свой боевой клич.
— Довольно, — брюзгливо сказал Колин. — Я уже все понял.
— Вовсе нет, — ухмыляясь, ответил Юра. — Не ответит ли высокочтимый руководитель, на каком, собственно, основании он принимает участие в экспедиции?
Колин нахмурился. Начинаются эти глупые шутки.
— Ведь тот, кто не знает, где хранятся запасные ресты, не имеет права участвовать в экспедиции, правда?
— Ну?
— Так вот, высокий руководитель не знает. Они вовсе не хранятся в левой верхней секции багажника. Там вообще ничего не хранится. Секция пуста. Рест хранился в верхней секции над дверью. Если бы не я с присущим мне инстинктом следопыта, предводителю пришлось бы долго искать…
— Да подожди ты, — сказал Колин, досадливо морщась. — Какая еще секция над дверью? Там никаких рестов никогда не было. Весь пакет лежит там, где я сказал.
— Может быть. Только там не было никакого пакета. И нигде не было. Только один рест. Там, где Я сказал.
Колин сердито пробормотал нечто, поднялся, тщательно отряхнул брюки.
— Вот я тебе сейчас покажу…
Он широко зашагал к хронокару, предвкушая, как сейчас вытащит из шкафчика плоский пакет, залитый для безопасности черной вязкой массой, ткнет молокососа носом в ресты и скажет… И скажет… И…
Его руки обшарили секцию: сначала спокойно, отыскивая, к какой же стенке прижался пакет. Потом еще раз, быстрее.
Потом совсем быстро, пальцы чуть дрожали. Голову в шкафчик одновременно с руками было не всунуть, и Колин шарил, повернув лицо в сторону и храня на нем то напряженнодосадливое выражение, которое бывает на лицах у людей, перезаряжающих кассеты на свету. Наконец Колин разогнулся, вынул руки из секции, осмотрел, удивленно подняв брови, пустые ладони.