И вывод: рассчитывать можно лишь на самого себя. Если только ты не хочешь вспомнить до конца второе правило, если только ты еще думаешь о спасении товарищей — а ты не можешь не думать, — постарайся помочь самому себе.
Для этого еще раз изменим направление мыслей. Забудем об ориентации. Сейчас настало время взвесить и продумать все шансы. “За” и “против”. В первую очередь — “за”; Итак, сначала — собственные возможности. Колин продумал их тщательно: во-первых, потому, что думать вообще следует без спешки и тщательно; во-вторых, потому, что их было мало. Даже теоретически таких возможностей было слишком мало.
Исправить ретаймер? Без нового реста невозможно.
Выбросить маяк? Можно, если бы был маяк. Но все они работают в экспедиции, там они куда нужнее.
Вот и все собственные ресурсы. Связи, как известно, в хроногации нет. Не найден способ. Может быть, со временем найдут, после нас. Хроноланг — вот он лежит. Но использовать его нельзя. Это компактный аппарат для хронирования одного человека. Но ради этой самой компактности пришлось, увы, пожертвовать универсальностью. Хроноланг действует при плотности времени не ниже пятнадцати тэ-аш. Иными словами, за зоной последней станции он уже не годится. Для того и устроена станция, чтобы на ней хронолангисты могли дождаться машин.
А какие есть возможности не собственные? Такие, где спасение зависит не от тебя, а от других? Попросту говоря, на какую помощь и на чью ты можешь рассчитывать?
Да ни на чью и ни на какую. Из твоих современников никто не знает, где ты, и не станет искать тебя здесь. А от людей, живущих в этом времени, помощи тебе не дождаться, как ты сам понял раньше.
Вот и все. На чудеса рассчитывать не приходится. Тут можно разве что процитировать одного из самых уважаемых предков: “Гипотез не измышляю”. Во всяком случае, везде, где речь идет о чудесах. Итак…
Итак, второе правило гласит: если остановка, вот эта самая, все же произойдет, то… Как это там было? “Минус-хронист обязан принять все меры, включая самые крайние, для того, чтобы его появление осталось не замеченным или не разгаданным обитателями этого времени”.
Вот так. Коротко и ясно.
Колин откинулся в кресле и начал тихонько насвистывать.
Не реквием, конечно; но веселой эту мелодию тоже никто не назвал бы.
Крайние меры — это значит исчезнуть. Дехронизироваться вместе с машиной и со всем, что в ней находится. Погибнуть.
Так надо понимать второе правило. Между прочим, это очень легко. Отвести предохранитель, закрыть глаза и выключить экраны. Все.
Впрочем, глаза можно и не закрывать. Это не обязательно.
Он усмехнулся, но усмешку эту даже очень наивный человек не принял бы за добрую. Нет. Потому что в нем зародился и с каждой секундой становился все сильнее протест против того, что должно произойти.
Дехронизироваться. Погибнуть. А ради чего?
“Мы не знаем истории, — сердито подумал он. — Не знаем подробностей. Но главное-то мы помним! Мы помним, как умирали люди. И тогда, когда шли на смерть сами, и тогда, когда шли не сами.
Когда люди шли сами, они шли ради чего-то. Допустим, мне сейчас сказали бы: “Колин, умри, и все люди в глубоком минусе будут спасены”. Я бы умер. Не то чтобы с облегчением, конечно, но умер.
А что мне говорят в действительности? Умри, Колин, чтобы не потревожить покой людей, живших черт знает сколько десятилетий или столетий назад. Чтобы не заставить их чуть сильнее зашевелить мозгами. Каково?
Ну хорошо, не живших. Живущих. Как-никак я в их времени, а не они в моем. Живущих, ладно. Ну и что?
Чего мы боимся? Что, появившись в их времени, как-то нарушим ход истории? Нарушим цепь причин — следствий?
Ну и что? Так или иначе, мое появление здесь не более чем случайность. А случайностям не под силу поколебать ход истории. Такого маленького толчка, как мое появление в какомнибудь предпоследнем или последнем столетии второго тысячелетия, история даже и не почувствует. А если даже чуть выйдет из берегов, то очень быстро войдет в свое русло.
Вот так. Чего же ради мне умирать так бесполезно? От меня зависит спасение людей, спасение результатов экспедиции”.
Колин вопросительно взглянул на шкалу барохрона.
На счетчик исторического времени. На мим-приемник. Ну-ка, ответьте — чего же ради умирать?
Приборы молчали. Они не боялись смерти. Им наплевать.
А мне — нет. Но молчание было полезно. Попробуй сейчас кто-нибудь возразить Колину, он сразу же ожесточился бы.
Но приборы молчали, а молчание — знак согласия.
5
Надо умирать, Колин. Ничего не поделаешь; надо умирать.
Когда?
Сейчас, пока темно, пока тебя не заметили.
Хорошо.
Хорошо, пусть будет так. Я сделаю это. Но мне нужно немного времени, чтобы приготовиться. Чтобы успокоиться.
Как-никак умирать приходится не каждый день. Это не может войти в привычку.
Вроде бы все в жизни было как надо. Люди ни в чем не смогут упрекнуть тебя. Ты жил, как того требовала жизнь.
Время. Эпоха. Честно служил своему делу, ставя его превыше всего.
А ребят все-таки спасут. Нет, просто не может быть, чтобы их не спасли. Погибнет только он, Колин. Конечно, их спасут.
И все будет хорошо. Ребята спасутся. А ты — ты выполнишь все, что должен. Сейчас же. Буквально через несколько минут. Ты успеешь. Еще очень темно. Кажется, скоро начнет светать. Но ты все сделаешь раньше. Это не требует много времени.
— Прощайте, друзья, — негромко сказал Колин. — Прощайте. Вас обязательно спасут. А мне пора.
Он протянул руку и отвел предохранитель главного выключателя. Ну, вот и все приготовления. Теперь только нажать от себя. Энергетические экраны мгновенно выключатся. И столь же мгновенно чужое время раздавит хронокар и все, что в нем находится. Превратит в ничто. Сам Колин ничего не увидит и не почувствует. А если бы кто-нибудь находился неподалеку, он бы увидел вспышку. Взрыв, даже не очень сильный. И потом, подойдя, не нашел бы ни малейшего признака того, что здесь что-то было. Слегка обожжена будет земля.
Да, кстати: нужно выполнить еще одну обязанность.
А именно, посмотреть, нет ли поблизости людей. Хотя людей нет и увидеть вообще ничего нельзя, посмотреть все же надо.
Если вдруг человек окажется рядом, он пострадает от разряда, который возникнет при дехронизации.
Он оглянулся. Но за прозрачным куполом была все та же темнота. Ничего не было видно. И слышно — тоже ничего.
Сплошная чернота.
А тебе не кажется, что в одном месте — вот здесь — эта темнота еще чернее? Чернее черноты… Как будто бы какое-то уплотнение возникло. Что это такое? Просто чудится?
Он вглядывался в уплотнение. И увидел, как из непонятной черноты протянулась рука. Он ясно различил все пять пальцев. Они были странно согнуты — как будто рука хотела зацепить что-то. Вот рука костяшками пальцев коснулась купола. Белые пальцы на фоне черной ночи. И раздался стук.
Сердце билось бешено, как будто за немногие оставшиеся ему минуты хотело до дна исчерпать все свои возможности.
Колин сидел, упираясь руками в подлокотники кресла, подобрав ноги.
Он все-таки оказался здесь, человек. Набрел. Дехронизация отменяется, пока он не отойдет на достаточное расстояние.
Лучше всего будет, если человек уйдет совсем.
Но это от Колина не зависит. Что предпринять? Сидеть, не подавая никаких признаков жизни? Снаружи тот ничего не разглядит: в машине темно, выключена даже подсветка приборов. Да если бы в ней был и полный свет — все равно металл кабины поляризован, она прозрачна только при взгляде изнутри.
Итак, переждать, пока ему надоест стучать и он уйдет своей дорогой. Это самое разумное.
Стук повторился.
Но если он уйдет и приведет других? Ну что за беда — Колина здесь уже не будет. А если эти другие рядом и их пока просто не разглядеть?
Когда-то такая ситуация уже была. Только снаружи вместо человека топтался ящер. Тогда Колин вышел. Но с ящером разговор был краток. Впоследствии палеозоологи с удовольствием занимались его анатомией. То был ящер, не человек.