— Я чувствую себя виноватым: выходит, что, не раскинь я здесь свой лагерь, вы благополучно проскочили бы в ваше время?
— Возможно, — согласился Колин. — Но такова наша судьба: подчас спотыкаться там, где располагались предки. Это не ваша вина.
— Очень хочется вам помочь. Вы меня, конечно, изумили порядком. Но в принципе история знает вещи, которые на первый взгляд казались еще менее вероятными. Давайте подумаем, как вам выпутаться. Вы не покажете эту вашу деталь?
— Рест ретаймера? Пожалуйста…
“Все это ерунда, — подумал Колин. — Эпоха не ясна, но, во всяком случае, не наше столетие. И даже не прошлое. В ресте он разбирается, как… как…” Но сравнения навертывались только обидные, и Колину не захотелось употреблять их даже мысленно.
Он осторожно отсоединил рест, вынес из машины и положил на землю, усыпанную сухими сосновыми иглами.
— Вот, — сказал он. — Это сгорело. Остались считанные ячейки. Видите — одна, две, три… семнадцать. Из ста двадцати. Остальные — пепел. Дать мне новые ячейки — если не рест целиком — вы, к сожалению, не можете. А иного пути нет.
Предок молчал, размышляя. Затем медленно проговорил:
— А больше таких обломков у вас не сохранилось?
Колин удивился.
— Один лежит в багажнике. Но там уцелело еще меньше…
— А если те, уцелевшие, переместить сюда?
— Сюда?
— Естественно, отремонтировать. Вы что, не понимаете, что ли? Ремонтировать: взять два сгоревших реста и пытаться сделать из них один годный. Очевидно, этим предкам приходится туго с техникой. А идея остроумна, но, к сожалению, бесполезна.
А впрочем, почему бы и нет? Ведь что-то делать надо!
Думать о дехронизации пока нет смысла: стоит ли выполнять второе правило, если так основательно нарушено первое?
И потом, это не уйдет. Это успеется. А вдруг и не понадобится?
Вдруг действительно что-то получится?..
— Вы молодец, — сказал Колин. — Мне это не пришло бы в голову, у нас ремонт — нечто иное. Что же, поработаем.
Да, раз уж маскировка не помогла, раз этот предок знает, кто ты и откуда, надо держаться до самого конца. Предки должны быть высокого мнения о потомках, о людях будущего.
Как-никак я здесь в исключительном положении. Своего рода пророк. Хотя и стараюсь не становиться в позу. Пока это, кажется, удавалось. И во всяком случае, удалиться надо будет, так сказать, с библейским величием. Чтобы предок не подумал, что ты просто уничтожаешься. Пусть думает, что ты спасаешься. Зачем предкам знать, что и у нас бывают катастрофы?
Он вынес второй рест и инструменты. Спокойно взглянул на часы; время уходило, более безвозвратное, чем когда-либо.
Но если у человека спокойна совесть относительно прошлого, ему нечего бояться будущего, что бы его там ни ожидало…
Человек из прошлого засучивал рукава: наверное, это по ритуалу полагалось делать перед тем, как приступить к работе.
Потом Колин незаметно забыл о времени. Ячейка за ячейкой покидали раму реста, сожженного Юрой, и занимали место по соседству с уцелевшими семнадцатью. Ну что ж: даже увлекательно. Тихо пощелкивал выключатель батарейки, в возникающем пламени мгновенно сваривались с трудом различимые глазом проводнички. Пепел от сгоревших ячеек падал на землю и, вспыхивая мгновенными, неслышными искорками, исчезал.
“Модель моей судьбы, — мельком подумал Колин. — Модель гибели. Но я сделаю все, что возможно”.
Через час привинченный рест стоял на месте. Все выглядело бы совсем благополучно, если бы не тридцать ячеек вместо ста двадцати. Предок, подняв брови, покачивал головой — то ли сомневаясь, то ли удивляясь степени риска, на который надо было идти, то ли осуждая — уж не самого ли себя? Колин медленно собрал инструменты, тщательно уложил их в соответствующую секцию багажника, обстоятельно, очень обстоятельно проверил, хорошо ли защелкнулся замок секции. Потом он решил, что надо проверить и остальные секции. Он проверял их медленно, медленно…
Было совсем светло, но солнце еще не поднялось над деревьями. Хоть бы увидеть солнце напоследок… Колин ухватился за эту мысль, потому что логика да и все остальное подсказывали: работа окончена, осталось только отправляться в путь.
Рест сгорит на первых же секундах пути. Он, и ты, и все.
Потому что теперь у него даже не останется той мощности, которая необходима, чтобы вынырнуть из субвремени.
Да, но ведь то же произойдет и в случае, если ты никуда не тронешься. А умирать лучше в пути, если этот путь — вперед.
Ладно, все ясно, все просто. Не впервые человеку умирать на Земле. Но перед этим — еще пять минут. Нет, десять. Это ведь ничего не изменит!
Он просил у себя эти пять минут. И он разрешил себе.
Ведь и вправду ничто не изменится…
— Спасибо вам, — сказал Колин предку. — Все-таки вы мне очень помогли. А сейчас я хочу немного отдохнуть. Давайте посидим спокойно. Может быть, зайдем в машину? Там уютно…
— Я с удовольствием, — сказал предок. — А может, сначала разжечь костер?
— Костер? Это будет славно…
Древний огонь — простое открытое пламя, — возникнув над электродом колинской батарейки, охватил сучки, и они загорелись, треща и бросая искры. Колин устремил взгляд в огонь. Человек уселся, стал подкладывать сучья.
— Чайку вскипятить, что ли? — задумчиво сказал он. — Или вы не откажетесь — по одной?
Колин не услышал его. Костер разгорался все ярче. Недаром Колин ночью думал об этом пламени. Конечно, этот разложен не для того, чтобы сжечь путешественника во времени, заподозренного во множестве непонятных, а значит, страшных деяний. И однако же, этим костром, вероятно, все и закончится. Предок оказался вовсе не таким, как представлял Колин, и это означало, что наши представления о прошлом в значительной мере не опираются на опыт, а проистекают из легенд, нами же созданных.
А помощь уже наверняка идет к экспедиции. Что-то должно было случиться, чтобы помощь успела; она обязательно успеет.
Иначе просто не может быть. Я хочу, чтобы помощь успела.
Пусть я буду единственным, кому нельзя помочь.
Наверное, он сказал это вслух; предок отвел глаза в сторону и промолчал. Наверное, он все-таки тоже не до конца верил в отремонтированный рест. Было очень тихо. Только потрескивал огонь, да еще какой-то треск примешался к нему.
Это был негромкий хруст сухого, сломавшегося сучка, и оба сидевшие у костра оглянулись. Звук донесся из-за густой массы соснового молодняка, в правильности рядов которого чувствовалось вмешательство мысли и руки. Треск повторился. Колин озадаченно взглянул на предка. Но человек уже вынырнул из чащи. Он шел к костру, и хворост потрескивал под его ногами.
Человек ступал свободно и неторопливо. Легкая даже на взгляд ткань свободно драпировала его тело. Он держал в руке ветку розовых ягод, но глаза его смотрели не на ягоды, а на сидевших около костра. В этом взгляде было внимание и не было страха.
Это был какой-то другой предок, понял Колин. Он вовсе не походил на уже сидящего у костра, и дело было не только в одежде. В чем-то еще; точнее Колин определить не смог.
“Очевидно, я еще в классовом обществе”, — подумал он.
И этот, новый, принадлежит к какому-то из привилегированных классов. Аристократ, как говорили когда-то. Дело не только в осанке, в уверенном шаге, повороте головы. Но эти глаза!
Этот взгляд, мудрый и проникновенный… Как они назывались в те времена: жрецы? Или еще как-то?.. Вот угораздило!
И главное, я так и не знаю, где я, что это за эпоха. Проклятие!.. И зачем мне понадобились эти десять минут?
Выход один — стартовать поскорее. Все равно куда: в современность или в небытие. Важно лишь сделать это так, чтобы неизбежный в случае неудачи взрыв не повредил предкам.
Для этого нужно, чтобы они отошли от хронокара подальше.
Как добиться этого? Пожалуй, вот как: скрыться — ну, хотя бы в этой чаще. И позвать их этаким жалобным голосом, словно бы стряслась беда: ногу сломал, что ли.
Предки, вернее всего, кинутся на помощь. И пока они станут разыскивать тебя в чаще, ты добежишь до машины.