— Гений! — повторил профессор. — И не ищите, коллега, иных объяснений. Честно говоря, я прежде позволял себе в глубине души безмолвно критиковать некоторые действия Дино. А теперь я убедился: Дино знает, что делает. Ох, знает!.. И если мы не всегда можем проследить внутреннюю логику его поступков, то это только потому, что он — гений, а мы — простые смертные.
— Да, господа, повезло нам, что мы родились в Огогондии! — кричали за другим столиком. — За Солнце платить не надо — раз! Рыжих истребили — два! Самого лучшего Попечителя имеем — три! И вообще мы лучше всех — четыре!
— Вот ты меня спроси, за что я уважаю Дино.
— За что ты его уважаешь?
— За все я его уважаю. Вот!
— Нет, вы мне скажите, почему все за Солнце платят, а Диктатории нет? Чем они лучше других?
— Ничего, мы еще до них доберемся. Дино знает, что делает. Солнце — наше. А Дино — Властелин Солнца. Понятно? — И мордастый детина, сказавший это, поднялся, расплескивая пиво. — Эй, вы все! Я предлагаю выпить за Дино Динами — Властелина Солнца!
Властелин Солнца! Так в пропахшей пивом и табачным дымом пивнушке появились эти нелепые и страшные слова — Властелин Солнца.
С тех пор как Дино стал Великим Попечителем, ему довелось услышать применительно к себе немало самых лестных определений.
Один огогондский ученый составил даже двухтомный «Словарь эпитетов, связанных с именем Дино Динами» (за что, между прочим, получил звание Главного Фонетика, дающее право на орфографические ошибки). В этом словаре такие прилагательные, как солнцеподобный и мудрейший, были чуть ли не самыми скромными.
Но еще никогда ни одного владыку не называли Властелином Солнца. Бывали империи Солнца, бывали короли-Солнце. Но Властелинов Солнца еще не бывало.
А теперь вся Огогондия, а за ней и другие страны стали именовать Дино Динами только так — Властелин Солнца.
От частого употребления всякого рода словосочетания или теряют смысл, или, наоборот, приобретают его. И как раз последнее случилось с этим образным выражением — Властелин Солнца.
Сначала Попечителя так только называли, а потом стали верить, что раз его так называют, значит так оно и есть.
На далекой планете Аномалии часто путали причину со следствием.
И по улицам Огого начали шагать упитанные молодчики. Распевая воинственные песни, они призывали вступать в Союз солнцепоклонников (в дальнейшем именуемый СС) и в честь Властелина Солнца устраивали по ночам факельные шествия под аккомпанемент марша солнцепоклонников.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
А тому, кого величали Властелином Солнца, с каждым днем становилось все хуже. Координация движений у него все больше разлаживалась. И теперь, когда он шел, правая рука его беспрерывно крутилась, напоминая вращение пропеллера. И чем быстрее кибер шел, тем «пропеллер» быстрее вращался.
В его речи появился так называемый «эффект испорченной пластинки», и он мог без конца повторять одно и то же слово.
Он все чаще хандрил, и беспричинная злость перемежалась только вспышками ярости.
Сочетание собственных технических дефектов с моральными, перешедшими к копии от оригинала, давало себя знать.
— Вот что, приближенный, — мрачно сказал однажды кибер во время очередного приступа меланхолии. — Мне все надоело! Зачем ты втравил меня в эту историю?
— Простите, я не понимаю, о чем вы говорите, Ваше Равенство? — осторожно ответил Урарий.
— Прекрасно понимаешь. Зачем ты научил меня свергать правительство? У, интриган! Я не хочу быть оригиналом! Я опять только ко… пять толькоко… пять толькоко. — Кибер нетерпеливо стукнул себя в грудь. — Я опять только копией хочу быть.
— Но господин Попечитель…
— Я тебе не Попечитель. Я — копия! Копия — и все! Где мой С оригинал? Это из-за тебя он исчез! Верни мне его сейчас же!
— Это невозможно! Как я его могу вернуть?
— Не мое дело. Любишь кататься, люби и саночки возить!
— Ваше Равенство, ну зачем вам какой-то оригинал? Вы же самый настоящий Дино Динами, Властелин Солнца. Великий Попечитель, — ласково пытался уговорить кибера приближенный, — вы же Мудрейший из Мудрых, Величайший из Великих, Равный среди Равных.
— Нет, я не Равный! — упорствовал кибер. — Я не Дино, я не Динами! Я вообще не человек!
— Но этого же никто не знает!
— Так будут знать! Пусть знают! Я хочу, чтоб знали! — И, вращая правой рукой, он бросился к дверям кабинета и распахнул их. Эй, приближенные! — заорал он. Все ко мне!
— Приближенные, к Попечителю! Приближенные, к Попечителю! — разнеслось по коридорам, и со всех сторон «хижины» устремились к кабинету приближенные.
И странное дело: у каждого приближенного, словно пропеллер, вращалась правая рука, и поэтому казалось, что приближенные не сбегаются, а слетаются к своему владыке.
Вот увешанный аксельбантами офицер выскочил из комнаты и тоже побежал. Но бежавшие рядом смотрели на него с таким удивлением и недовольством, будто он допустил какую-то бестактность.
Да и сам офицер чувствовал, что ведет себя как-то не так, как нужно. В чем дело? Ах, боже мой, он почему-то не знал, что теперь принято вращать. Ну конечно. И офицер тоже начал вращать, и, слившись со всеми, свой среди своих, полетел на зов любимого Попечителя.
— Слушайте все! — закричал кибер, когда кабинет наполнился приближенными. — Слушайте все и сообщите всем: я вообще не че… обще не че… — И кибер с яростью стукнул себя в грудь. — Я вообще не человек! Вами правит не человек. Не человек!
Даже привыкшие ко всему приближенные растерянно молчали.
— Не человек! — кричал кибер, и крик его гулко разносился по всей резиденции.
На обнесенном высоким забором плацу в этот день, как обычно, происходили учения роботов. Глядя на них, можно было подумать, что это манекены, которые сбежали с витрин и собрались здесь для своих манекенных дел.
А впрочем, нет. Любой стереотипный манекен выгодно отличался бы от робота своей индивидуальностью…
А роботов делали одинаковыми не только одинаковые синие спецовки, одинаково размеренные движения и одинаково обессмысленные лица. Было что-то еще, что заставляло роботов становиться неотличимо похожими друг на друга. Может быть, отсутствие чувств.
А скорее всего — отсутствие воспоминаний. Видимо, человеку все время нужно чувствовать и помнить, что он человек! Человек! Даже если ему стараются внушить, что он сверхчеловек или просто пыль на ветру, — он все равно должен быть человеком.
Сегодня роботы приобщались к труду. Делалось это так: в противоположных углах плаца стояли две бочки. Каждый робот, сначала набрав ведро воды из одной бочки, бережно переносил воду во вторую, а затем, зачерпнув из второй бочки, переливал воду обратно в первую. Таким образом, работа не прекращалась, и круг роботов неторопливо и беспрерывно вращался по часовой стрелке.
— Робот 17 дробь 15, в процедурную! — раздался голос по радио. — Повторяю: робот 17 дробь 15, в процедурную!
И, подчиняясь приказу, из круга вышел ничем не отличающийся от прочих робот и, не выпуская ведра, тупо глядя перед собой, размеренным шагом направился к зданию.