Поздней осенью, когда «Рыбка» возвращалась в Марсель, англичанин, флегматично сплюнув за борт, сказал Десеню:
— Я спорил сам с собой — на хорошую выпивку против двух пенсов, — что это плохо кончится.
Там, внизу, не место для прогулок. Надо работать — и пробкой наверх. Но вы живы, а в трюме у нас полно вонючей травы. Все это трудно объяснить.
— Возможно, — согласился Десень. — Нечто подобное говорил мне и господин Франс: дьявол всегда на стороне ученых.
«Этюды о водорослях» Десеня хорошо известны, их перевели на многие языки. По чистой случайности в «Этюдах» нет ни слова о морском экстракте: книга была уже на прилавках, когда Десень впервые получил фиолетовый, отсвечивающий металлом порошок, обладающий удивительной силой. Ничтожной дозы экстракта хватало, чтобы оживить срезанную в разгар зимы ветку розы. В течение одного-двух часов появлялись зеленые ростки, ветка покрывалась листьями, набухали почки, и, наконец, распускались цветы.
Было что-то колдовское в этих возникших среди зимы тонких листьях и неестественно ярких цветах. Через сутки жизненный цикл завершался: цветы опадали, листья желтели, сморщивались, ветка становилась сухой, ломкой — и все обращалось в серую пыль.
В январе 1899 года Десень прочитал публичную лекцию и показал эффектные опыты с левкоями, ирисами и гиацинтами.
Однако он наотрез отказался продать садоводам свой экстракт.
Кто-то пустил слух, что никакого экстракта вообще нет, а все объясняется гипнозом. Сенсация быстро забылась. Но в ту зиму посыльный часто относил белые розы в небольшой дом на Басе дю Рампар, где ждали Десеня, когда он отправлялся в свои путешествия, и молились о его благополучном возвращении.
К соперничеству Миара и Десеня привыкли, оно стало своего рода научной достопримечательностью. И многих удивило сообщение «Фигаро» о готовящейся Миаром и Десенем совместной экспедиции в Индию. Было высказано немало противоречивых догадок, одинаково далеких от истины, за одним, впрочем, исключением: все понимали, что цель экспедиции должна быть совершенно необычной, если уж Миару и Десеню потребовалось объединить усилия.
Цель экспедиции и в самом деле была необычной.
Старинная индийская книга «Яджур-веда», перечисляя лекарственные растения, особо выделяет пальму Будды. О ней упоминают и древнеегипетские надписи: она названа в них трехгранной пальмой. Ствол у нее действительно не круглый, а трехгранный, хотя и с округленными гранями.
Все источники, в том числе греческие и арабские, более поздние, согласно и точно описывают пальму и способ приготовления бальзама из сока, содержащегося в наростах на стволе. «Яджур-веда» не скупится на мельчайшие детали, описывая эти похожие на человеческие лица наросты. Зато о самом бальзаме сказано коротко: действие его непостижимо.
Столь же неопределенны в этой части и сведения из других источников. Видимо, никому не удавалось получить бальзам: все повторяют то, что сказано в «Яджурведе».
Наросты встречаются только у самых крупных пальм, причем активное вещество скапливается в наростах лишь в период цветения. Трехгранные пальмы растут небольшими группами в глубине тропического леса; нет никакой возможности уловить момент их цветения. Он наступает раз в восемьдесят лет и продолжается три или четыре дня, после чего дерево быстро погибает.
План Десеня состоял в том, чтобы отыскать достаточно взрослую пальму, искусственно вызвать — с помощью морского экстракта — цветение, а затем собрать сок, который появится в наростах.
С самого начала Десень рассчитывал на участие Миара. В болотистой почве джунглей невозможно добраться до корней пальмы. Существовал только один способ ввести экстракт — через кору дерева. Для этого нужно было получить в лаборатории очень сильный растворитель: кто справился бы с такой задачей лучше Миара?
И еще: «Яджур-веда» предупреждала, что сок пальмы сохраняется не более двух суток. Миару предстояло за это время установить природу содержащегося в соке активного вещества.
Не следует удивляться согласию Миара участвовать в экспедиции. Укажите нечто такое, на чем написано «постичь нельзя», — и люди, подобные Миару и Десеню, пойдут хоть На край света, стремясь найти это нечто и постичь. Иногда они терпят поражение в пути, на полдороге. Но что бы ни случилось, я знаю: таких людей постепенно становится больше.
В августе 1899 года Десень выехал в Марсель, где стояла готовая к отплытию «Рыбка». Десень хотел высадиться на западном побережье Индостана к концу летнего муссона, когда прекращаются бесконечные дожди и джунгли становятся более доступными.
Благополучно достигнув Малабарского берега, «Рыбка» долго крейсировала, выбирая место для высадки, и только 10 октября вошла в узкий залив примерно в двухстах километрах южнее Мангалура. Тропический лес местами подходил к самому побережью. По каким-то едва уловимым признакам, может быть по разнообразию и богатству растительности, Десень почувствовал: искать надо здесь.
— Заманчивое место, — сказал он шкиперу. — В таких джунглях, если верить Киплингу, жил Маугли.
— Это уж точно, — убежденно ответил шкипер. — Англичане умеют устраиваться.
Месяц спустя, когда на высоком холме был сооружен просторный пакгауз, «Рыбка» ушла в Бомбей.
Дожди прекратились, почва быстро просыхала, и Десень почти ежедневно совершал свои разведывательные вылазки. Он шел по берегу вдоль кромки многоярусного леса, присматривался, временами углубляясь в заросли, проверяя свое снаряжение.
Однажды он обнаружил полдюжины молоденьких трехгранных пальм. И хотя они не годились для получения бальзама, Десень подумал, что это большая удача: если отсюда пойти в джунгли, наверняка встретишь крупные пальмы. До них пять, а может быть, семь километров, и лес тут особенно густой — сплошная зеленая стена, но все-таки самое главное — видеть цель. Остальное уж зависит от тебя самого.
В середине декабря прочно установились сухие и не очень жаркие дни. «Рыбка» вернулась из Бомбея, доставив Миара и его походную лабораторию. Вместе с Миаром прибыл переводчик Даниэль Китц, маленький, тощий, нескладный, с сереньким личиком заурядного клерка.
Представляя Китца, Миар сказал:
— Я думаю, мистеру Китцу поручено следить за нами. Зачем нам переводчик? Мне его буквально навязали.
Китц уныло подтвердил:
— Да, сэр.
— Вот видите, — с воодушевлением продолжал Миар. — В Бомбее о нас ходят самые невероятные слухи. Утверждают, будто мы нашли золото. Приятно сознавать, что местные чиновники не умнее наших.
Он был возбужден плаванием, тропическим лесом, для него все было ошеломляюще ново, и он по-детски радовался, что за ними будут шпионить. Но к вечеру, когда разгрузка «Рыбки» закончилась, у Миара возникло странное чувство своей непричастности к окружающему.
Он смотрел с вершины холма на зеленое море джунглей. Вдали в лучах заходящего солнца искрились зубчатые вершины Западных Гат. Гудело пряное желтое небо, разноголосо шумел влажный черно-зеленый лес, звуки смешивались с запахами и красками. У Миара кружилась голова. Острые токи чужого мира пронизывали каждую клеточку тела, вызывая тревогу и смятение.
На беспредельном живом просторе жалкими и ненужными казались приборы, собранные из склянок и трубок.
В это время Десень рассматривал катодный газоанализатор, досадуя, что почти ничего не знает о катодных лучах. Десень впервые видел аппаратуру Миара, его поражало обилие электрических приборов. Превращение веществ под действием электрического тока заставляло думать, что и сами вещества — в своей тонкой структуре — имеют электрическую природу. В химии наступала эпоха электричества, синтеза, математически точных расчетов. К чему многолетние путешествия и поиски, если все можно получить в колбе? Десень осторожно прикасался к приборам — стекло было чужим и холодным.
А Даниэль Китц играл в карты. Маленький человек в потертом рыжем сюртуке, нелепом здесь, на границе моря и джунглей, уныло обыгрывал матросов.