Попробуйте убрать из романа все, что касается общения человека с природной средой, дальнейшего проникновения в тайны природы — и вы сразу потеряете то ощущение движения, стремления вперед, которое и составляет главное очарование произведения. Ведь это ощущение создается страстной мечтой Мвен Маса о победе над пространством и временем, опытами Репа Боза, стремящегося познать пространство и этим знанием победить его, ибо до сих пор человек только ломился сквозь него, о чем с сожалением говорят астролетчики уже в самом начале романа.
И дело сейчас уже не в науке как одном из видов деятельности человека, — вернее, не только в науке. Интерес к науке, к ее проблемам, ее нерешенным задачам, повторяем, давно уже перерос в современной научной фантастике в интерес к новой среде, открываемой человеку наукой, к среде природной, куда наука непременно вернет человека в будущем, разбив скорлупу искусственной среды, которой когда-то она же его и оградила.
Поэтому сейчас в научной фантастике явно можно выделить произведения двух видов. В одних в первую очередь проявляется интерес к искусственной среде, к технике, так как она продолжает активно развиваться, и пока что только через нее человек общается и, вероятно, долго еще будет общаться с природой и познавать ее (а между тем новая среда, созданная самим человеком, не остается пассивной по отношению к нему и к природе, и это порождает целый ряд сложнейших проблем). В других — писатели, не столь увлеченные техникой, главное внимание уделяют естественной среде, включающей теперь пространство, время, бесконечность, по-другому организованные формы жизни.
Разумеется, освоение научной фантастикой по-новому увиденной природной среды происходит постепенно, и здесь есть свои этапы.
На первых порах эта среда входит в научную фантастику своей внешней, наиболее яркой, броской стороной — это прежде всего космические путешествия, первое столкновение с космосом. В исторически не столь уж отдаленные времена сам полет в безвоздушном пространстве с описанием эффектов невесомости мог стать предметом изображения в фантастической повести или романе.
За одно ощущение новизны обстоятельств писателю прощалось многое. Отсюда многочисленные описания приключений космонавтов на других планетах, борьбы с неведомыми животными и растениями и т. п. Отчасти из-за этого долгое время научная фантастика воспринималась как приключенческая литература.
Приключенческая фантастика продолжает жить и в наши дни, но сейчас уже никого не удивишь изображением человека, висящего посреди кабины космического корабля, или солнечного восхода на Марсе; простое описание необычных обстоятельств, с которыми человек может столкнуться в процессе исследования природы, космоса, для современной научной фантастики пройденный этап.
Кроме того, сама структура приключенческого жанра позволяет идти в познании мира только до определенного предела. Всякие же попытки искусственно усложнить сюжет к добру не приводят. Примером такого механического «усложнения» может служить повесть Г.Гуревича «Пленники астероида». В результате аварии три человека оказываются изолированными от общества, вынужденными жить вдали от родной планеты. В основе сюжета лежит психологический конфликт — борьба Надежды Нечаевой и Эрнеста Рениса за душу Роберта Рениса. Но в данном случае развитие и разрешение этого конфликта вовсе не требовало экспериментальной изоляции героев, космического фона — словом, необычных обстоятельств.
Поэтому этический конфликт выглядит иллюстрацией заранее заданной мысли, а вся обстановка — всего лишь неподвижным, безразличным и довольно случайным фоном.
В целом же приключенческая научная фантастика в настоящее время, пожалуй, исчерпала свои возможности. Она способна исследовать новую среду обитания человека только «вширь», по принципу «пришел, увидел, удивился». Углубленное познание этой среды, а особенно выявление запутанных нитей, связывающих с ней человека, такой фантастике просто недоступно. Поэтому на первый план сейчас явно выдвигается философское направление в научной фантастике.
«Возвращение» человека в природную среду открывает такие возможности, каких не знало прежнее искусство.
В повести Е.Войскунского и И.Лукодьянова «Трое в горах», которая в целом не претендует ни на какие открытия, есть один любопытный момент. Герои, замурованные горным обвалом в пещере, ночью во сне почувствовали подземный толчок, и их охватила тревога: «Вероятно, наши далекие предки, жившие в ту пору, когда Земля была моложе, чаще испытывали ужас землетрясения и передали нам в структуре молекул ДНК память о них — страх беспомощности» [36].
Подобные детали обычно не встречаются в психологической прозе. И дело даже не в упоминании молекул ДНК. На наш взгляд, куда более показательно само стремление вспомнить о предках — не дедушках и бабушках, а о предках весьма отдаленных, отделенных не десятилетиями и смутно вспоминаемых, а тысячами лет, десятками тысяч лет. Это стремление просто не могло родиться в «обычной» литературе, ибо ее интересует в первую очередь личность, история личности, и эта история индивида как бы выключается из истории рода. Странно было бы услышать у Л.Толстого, И.Тургенева или Ч.Диккенса в связи с переживаниями их героев воспоминания о «низколобых предках». Перебросить так просто и естественно мост через тысячелетия и от рода (человечество, его предки) к отдельному индивиду психологическая проза не может.
А такое включение человека в биологический ряд, понимание его места на эволюционной лестнице немало прибавляет к нашему знанию о нем.
Расширяя понятие среды, научная фантастика несколько иначе, на ином фоне решает и прежние, известные уже этические конфликты. Так, Р.Брэдбери в рассказе «И грянул гром» еще раз ставит вопрос об ответственности человека за свои дела и поступки, о больших следствиях «малых» преступлений. И ему оказывается недостаточно обозримого времени, он заставляет своего героя отправиться в далекую геологическую эпоху, когда человека на Земле вовсе не существовало, сойти там со специальной антигравитационной тропы, проложенной для любителей захватывающей охоты на динозавров, и раздавить… бабочку. Результат не замедлил сказаться.
Вернувшись в свое время, незадачливый охотник убеждается в полном изменении политической атмосферы в стране.
Уже в ранних произведениях И.А.Ефремов, ставя своего героя перед лицом природы, заставляет его остро чувствовать незримую, странную, кажущуюся почти мистической связь свою со всем окружающим, и не только с настоящим, но и с далеким, даже доисторическим прошлым. Молодой ученый Никитин («Тень минувшего»), упорно ищущий сохраненные природой снимки минувшего, чувствует эту непонятную связь и с пещерным человеком, изображение которого ему удалось подстеречь после долгих трудов и неудач, и даже с допотопным чудищем, «огромные выпуклые глаза» которого смотрели на него «бессмысленно, непреклонно и злобно» [37].
Впоследствии эту проблему внутренней связи человека с давним прошлым писатель поставит в этическом плане. И не раз еще вернется он к мысли об ответственности человека не только перед ближними своими и перед обществом, но и перед мглой прошедших тысячелетий, перед тем длинным, жестоким и страшным путем развития, который проходит живая материя, прежде чем в ней пробудится разум. Человек — сын природы, и лишь появление разума придает смысл тому «бессмысленному, непреклонному и злобному», что было в развитии живого до него, ибо только разум может познать мир, включить в себя вселенную. Эта мысль ляжет затем в основу глубоко гуманистической философской и художественной концепции романа «Туманность Андромеды».
36
Е.Войскунский, И.Лукодьянов, Трое в горах. В кн.: «Альманах научной фантастики», вып. 2-й, 1965, стр. 136.
37
И.Ефремов, Тень минувшего. В кн.: И.Ефремов, Великая дуга. Изд-во «Молодая гвардия», 1957, стр. 463–464.