Но стоило Фаусту отделиться от Земли, как начались интересные вещи. Интересные для сегодняшнего читателя — с точки зрения современников Фауста они не слишком отличались по характеру от сведений о драконах.
Из-под колес повозки вырывались огненные языки. Казалось бы, зачем ей подобная иллюминация, если ее все равно тащат летающие драконы? Дальше сообщается: «Чем выше я поднимался, тем темнее становилось вокруг.
Казалось, будто из яркого солнечного дня я погружаюсь в темную яму».
Вряд ли читатель народной книги обращал особое внимание на то, что по мере подъема колесницы небо чернело. Ведь только через несколько веков люди, поднявшиеся в стратосферу, увидели днем темное небо.
Через некоторое время огненная повозка поднялась на 47 миль в вышину, то есть примерно на 80 километров. С этой высоты Фауст разглядывает открывающиеся картины. Что он видит? Всю Землю? Или только родной город?
Нет. Часть Европы, именно такую, какую мог бы увидеть, поднимись он в самом деле на эту высоту.
«Взгляни, — говорит Фаусту Мефистофель, — вот по левую руку лежит Венгрия, далее здесь Пруссия, там, наискось, Сицилия, Польша, Дания, Италия, Германия. Завтра же ты увидишь Азию, Африку, также Персию, Татарию, Индию, Аравию».
Три дня продолжается орбитальный полет. Фауст видит практически все страны Европы и Азии.
Но стран, не известных его современникам, он не наблюдает. Даже не видит Америки, которая к тому времени уже открыта.
Любопытно, что Константинополь с высоты в 80 километров кажется ему столь маленьким, «будто там едва три дома».
Затем Фауст полетел прочь от Земли. На восьмой день он себя плохо почувствовал. Такое впечатление, что у него были нелады с вестибулярным аппаратом. «Увидел я, — пишет Фауст, — что небо движется и крушится так быстро, как будто оно разлетится на тысячу кусков. Небо было таким ослепительным, что я ничего не мог разобрать, и таким жарким, что я мог бы сгореть, если бы мой слуга не поднимал ветер».
В это время корабль, видимо, приблизился к солнцу, потому что Фауст сообщает своему корреспонденту: «И хотя мне казалось, что Солнце у нас величиной едва ли с днище от бочонка, на самом деле оно больше всей Земли, так что я не мог видеть, где оно кончается. Поэтому-то Луна ночью, когда Солнце заходит, получает от него свет и так ярко светит ночью, что и на небе становится светло».
Весьма смело для XVI века. Смело увеличивает Фауст «общепризнанные» размеры звезд и планет. Звезды, говорит он, больше, чем по полземли, планеты — величиной е Землю.
Кстати, в другой главе книги Фауст объясняет некоему почтенному астроному, что мнение о том, будто звезды размером подобны пламени восковой свечи, неверно.
Звезды велики, «многие поболе, чем эта страна». Астроном, видно, лишь улыбнулся снисходительно и спросил, а как же тогда они падают? Ведь если такое чудище свалится на Землю, от нее ничего не останется. Но Фауст не растерялся и придумал новую «небылицу».
«В том, что происходит со звездами, — сказал он самоуверенно, — когда они светят и надают на Землю, нет ничего необыкновенного, это бывает каждую ночь.
Когда мы замечаем вспышки или искры, это знак, что со звезд падают капли… Но то, что звезды будто бы падают, это только люди так воображают, и когда часто видим мы ночью падающий огненный поток, это все же не падающие звезды, как обычно полагают».
Не исключено, что некоторые прозрения Фауста случайны. Ведь, в конце концов, они обильно перемешаны со сведениями о духах, драконах и иных потусторонних явлениях, куда более привычных человеку XVI века, нежели сообщения о невероятных размерах Солнца и звезд, о метеоритах и черном небе космоса. Возможно, в книге Фауста отразились догадки астрономов и ученых (может, и самого Фауста), обогнавших свое время, но не смевших высказать эти догадки от своего имени.
И не исключено, что тем, кто был знаком с книгой, куда легче было потом поверить еретическим словам Коперника и Джордано Бруно, так как внутренне они были подготовлены к восприятию революционных понятий о Земле и небе.
Сообщение о докторе Фаусте было зачитано на очередном заседании Комиссии по контактам.
— Итак, — сказал председатель, — кто из присутствующих хочет высказаться?
Члены комиссии переглянулись.
— Скажите, а не мог он быть наркоманом? — осторожно спросил кто-то.