— Такую же дуэль, какую вы предложили некоему врачу?
— А! Ты действительно кое-что обо мне знаешь. Да, меня вызвал на поединок врач вашего великого князя Павла Петровича. Кстати, как он сам, этот принц Поль?
— Давно умер, ведь прошло уже почти два столетия…
— Ну да, ну да, ты же мне снишься… А я предложил этому лекарю дуэль на свой лад. Каждый дает другому изготовленный им самим яд — не зря же мы оба врачи, и победит тот, кто сумеет найти противоядие… Ладно, мне было приятно вспоминать прошлое, поэтому давай расстанемся без обиды. Наверно, уже утро. Пора просыпаться.
— Одну минуточку! Скажите, какого великого человека учил Альтотас до вас?
— Ты слишком много хочешь знать, мой юный друг. Видишь, к чему меня привела та же страсть? Ах, добрые советы, добрые советы… Они всегда бесполезны. Мой покойный друг Юлий Цезарь слышать ничего не желал про мартовские иды… Ты улыбаешься? Вон! Я окончательно просыпаюсь.
Проснулся-то, конечно, я, Рюрик Варзин. В самолете, возвращавшем меня в Москву.
ГЛАВА III. ЗА СОБСТВЕННЫМИ ОШИБКАМИ
— Что вы кончали, юноша? — седой толстый человек утомленно раскинулся в кресле, предварительно бросив на стол перевод рукописи Альтотаса. Он был академиком, а я журналистом, и я был вдвое моложе его, потому стерпел и не очень понравившийся мне тон вопроса и обращение «юноша», давно уже неуместное.
— Исторический факультет пединститута, Михаил Илларионович, — ответил я.
— Чему же вас там учат, на вашем факультете, что вы не можете понять, о ком здесь идет речь! Двадцатилетние физики сейчас знают больше своих академиков, а историки… Эх!
— Да я ведь давно не историк, Михаил Илларионович.
— Юноша! Историк не профессия, даже не призвание. Историк — это способ мышления и сумма знаний. Я знаю историков-физиков, историков-врачей, историков-поэтов. Смею вас заверить, это не худшие среди физиков, врачей и поэтов.
— Михаил Илларионович, но ведь вы все-таки академик и специализируетесь по истории науки. Не мудрено, что для вас тут нет загадки. А уверены ли вы, что ваши дипломники разгадают тайну рукописи?
— Дипломники?! Минутку, юноша. — И академик нажал кнопку на столе. В дверях появился секретарь.
— Будьте добры, Анна Митрофановна, доставьте сюда Юру Колесничука. Того, со второго курса.
…Я бы вообще принял этого Юру в лучшем случае за девятиклассника. Он был так юн, что я ловил себя на желании начать обращенную к нему фразу со слова «мальчик». Он был так худ, что еще немножко — и костюму было бы не на чем висеть. Он был так застенчив… Впрочем, не успел я подыскать сравнение, как это у него прошло. Текст перевода Юра проглотил почти молниеносно.
— Юрий Иванович, — обратился к нему академик, — вот юношу интересует, о ком тут идет речь.
— Простите, — ответил Юра. Кто именно интересует нашего уважаемого гостя?
— Делатель золота, — сказал я.
— О, это же ясно. Исаак Ньютон.
— Видите? — засмеялся академик. — Ив дипломниках-то нужды не было. Обошлись второкурсником!
— Может быть, не совсем обычным второкурсником? — спросил я, насколько мог ядовито.
— Может быть, может быть. Я позвал того, кто особенно интересуется алхимией.
— Но разве Исаак Ньютон занимался алхимией?
— Эх, юноша, юноша! Ответьте-ка ему, Юрий Иванович.
— Еще как занимался! Почти целиком пять лет отдал. Шуточки!
— Он что-нибудь написал об этом?
— Ничего, — забасил академик. — Не тот человек! Сэр Исаак по двадцать и тридцать лет не публиковал своих настоящих открытий. Все удостовериться хотел. А тут открытий быть не могло.
— Почему же не могло, Михаил Илларионович? Может быть, он просто не успел или не захотел их опубликовать?
— Это говорите вы, Юрий Иванович? А еще солидный человек. Ах, Юрий Иванович, ну какие же открытия в алхимии можно сделать в конце семнадцатого века? Она уже изжила себя, она уже прошла. Великий Ньютон не мог этого не понять.
— А если он понял что-нибудь другое, Михаил Илларионович? — Юра окончательно повернул фронт против своего учителя. — Он ведь начал интересоваться алхимией в расцвете сил. Вспомните его письмо к Астону.
— Какое письмо, Юрий Иванович? Что-то запамятовал.
Мальчик (виноват, студент) вскинул руку и начал читать наизусть: «Если Вы встретитесь с какими-либо превращениями веществ из их собственных видов, как, к примеру, железа в медь, какого-нибудь металла в ртуть, одной соли в другую или щелочь и т. д., то обращайте на это наибольшее внимание, так как нет опытов в философии более проясняющих и обогащающих, чем эти».