Лицо моего собеседника мгновенно становится значительно менее значительным. И менее сонным. Появившееся на нем выражение я назвал бы Глуповатым, если бы это слово могло подойти хоть к одной черте его респектабельного облика.
Поток ленивых безличных фраз оборвался.
— Мура, конечно! — сказал он. — Но придумано прилично. Сами думали?
— Вместе с Ньютоном!
— А может, это еще какой-нибудь древний грек изобрел? Пифагор там? Или, еще лучше, Антей? Перед тем как его поколотил Геракл?
Он шутит. Но злится. Что же, я его понимаю. Мне тоже надоели сообщения о том, что древние афиняне делали вычислительные машины, а в древней Финикии был беспроволочный телеграф.
— Да нет, — отвечаю я кротко. — Ньютон. Англичанин. Жил в семнадцатом-восемнадцатом веках. Точнее, с 1643 по 1727 год. Изобрел…
— Да знаю я, что он изобрел. И что открыл, тоже знаю.
— Так не все же, сами видите, вы о нем знаете.
— Видите ли, я как-то не люблю розыгрышей.
— Это не розыгрыш. Читайте, — я вынул из портфеля и положил перед ним перевод исповеди Алиотаса. Это была моя последняя копия, седьмая с машинки, текст был бледен, местами слеп, и двадцативосьмилетний профессор время от времени морщился, разбирая буквы. Потом с хрустом вытянул под столом длинные ноги, откинулся на спинку кресла, секунду подумал: — Вы видели подлинник?
— Да.
— Перевод заверен?
— Да.
— Что говорят эксперты?
— Это действительно восемнадцатый век, это действительно старик, он действительно много путешествовал.
— Тогда остается только признать, что с восемнадцатого века в искусстве вранья прогресса не было. Предки тоже врать умели, и не хуже нас.
— И все?
— И все!
— Больше вас здесь ничего не интересует?
— Ничего. Я не историк.
— Жаль. Но вот я — я хочу проверить, правда это или нет.
— С точки зрения моей науки, физики — вранье. Безусловно, бесспорно, всеконечно.
— А вот историки — те осторожнее, Илья Всеволодович. Видите ли, Ньютон был немного слишком богат. — Может быть, он чеканил фальшивую монету?
— Что?!!
— Хотите вызвать меня на дуэль за оскорбление научного величества? Увы, мы живем не в его время. Конечно, чтобы сэр Исаак Ньютон стал фальшивомонетчиком — об этом и. подумать смешно. Но это в миллион, что я — в квинтильон раз вероятнее, чем открытие философского камня. И простите, мне надо на заседание кафедры.
…Юрий Иванович, просивший называть его Юрой, с сомнением покачал головой: — Знаете, это… даже оскорбительно как-то. Короли, уж на что подозрительный народ, и то ему верили, а вы нет.
— Свифт же не верил? Свифт обвинял его в мошенничестве!
— Он только притворялся, что не верит, этот великий лицемер. И обвинял его в мошенничестве в пользу Англии, а не свою. Тут разница. А вы в отличие от Свифта не притворяетесь. Должен вам сказать, Рюрик, что начало восемнадцатого века — время не самое трудное для нумизматов. Не самое, не самое. У десятков людей, да и в музеях, есть масса соверенов и гиней той поры. Так что объект для исследования я найду… И в лаборатории Института археологии договорюсь, там тонкий химический анализ неплохо поставлен.
— Ну и прекрасно, Юра!
— Ничего прекрасного я в этом не вижу. Подозревать Ньютона!
— Ну вот. Соверен оказался полновесным.
— Один? Проверьте хотя бы десяток, Юра. Вы же сами понимаете, один — это нерепрезентативно.
— Ого, какие вы слова выучили, Рюрик Андреевич!
— И кроме соверенов, проверьте еще десяток гиней.
— Знаете, Рюрик Андреевич, по-моему, вы становитесь нахалом.
— Да нет, Юра, — я осторожно погладил его по щеке. — Я просто понял, что тебе это действительно интересно.
Юра засмеялся.
— Мне — что! Мой дорогой учитель буквально с ума сходит от любопытства — естественно, одновременно презирая нас обоих за то, что мы поверили в эту историю. Человек вообще любопытен.
— И еще как любопытен, Юрий Иванович! — загремел знакомый голос. — Я, например, уже минут пять вас подслушиваю к извиняться не намерен.
И верно, все это время академик стоял позади нас, и упрекать его в этом не приходилось, так как говорили-то мы с Юрой в его кабинете.
— Вы, кстати, без меня и не обойдетесь. У меня в личной коллекции есть несколько гиней того времени. Я ставлю только одно условие: если с монетами все в порядке — вы, Рюрик Андреевич, приносите Ньютону извинения. Приму их я.
— А если что-нибудь не в порядке?