— Я не намерен даже обсуждать такую возможность.
— Вы ставите меня в неравное с вами положение, Михаил Илларионович.
— Вы находитесь в нем с того момента, как занялась этим вздорным делом, Рюрик Андреевич.
Старик величественно прошел мимо нас к своему старому добротнейшему столу необъятных размеров. У него ушло добрых полминуты только на то, чтобы обогнуть правое крыло стола, подойти к широкому кожаному креслу и взяться за его шагреневую спинку.
Мы с Юрой за это время успели опомниться, обидеться, решить уйти и оказаться уже у двери, когда нам в спину полетела последняя фраза академика:
— Однако вздорность дела и вправду почему-то не мешает ему занимать меня до крайности. Завтра я привезу вам гинеи.
— Рюрик Андреевич, вами последнее время в редакции недовольны. У меня тоже такое впечатление, что вы забросили работу. В чем дело?
— Одну минуточку, Александр Васильевич, — я вскочил, — мне, кажется, звонят, я сейчас. (Мой стол стоял у самой стены кабинета Главного, и звонок моего телефона иногда пробивался сюда через штукатурку и кирпич.) — Странную вещь хочу я вам сообщить, Рюрик Андреевич, — голос Юры звенел сегодня так, что километры телефонных проводов не смогли сделать его менее пронзительным.
— Какую же странную вещь, Юра?
— Все наоборот, Рюрик Андреевич, все наоборот.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Нет, сначала вы мне скажите. Что вы хотели доказать анализом гиней, Рюрик Андреевич?
— Да то, что в них больше золота, чем должно быть, Юра.
— Больше?… — голос Юры сразу упал, наступило молчание.
Я подул в трубку, испугавшись, что нас разъединили.
— Да здесь я, Рюрик Андреевич. Но вы же обвиняли Ньютона в подделке монет?
— Стали бы вы проверять гинеи, если бы я с самого начала сказал, что в них должно быть больше, а не меньше золота? Но вы и сами, Юрчик, могли бы догадаться, чего именно я хочу. Зачем мне Ньютон — фальшивомонетчик? Мне требуется Ньютон-алхимик. Притом великий алхимик. Первый удачливый алхимик. Откуда же ему иначе было взять золото?
— Но как этого не замечали раньше?! — в голосе Юры было удивление, но куда больше в нем было священного трепета. — И как вы сумели до этого додуматься?
— Ну, что лишнего золота не замечали, это понятно. Монеты всегда проверяли на «недовес» золота. Никто не боялся, что ему передадут презренного металла. А додумался я… Знаете, отвечу вам словами нашего общего знакомого Ньютона: «Я все время думал об этом».
— Илья Всеволодович, вас не затруднит взглянуть на вот, этот листок?
— Пожалуйста, Рюрик Андреевич… Так-так, золота столько-то промилле, серебра столько-то, меди… Зачем вы мне это показываете?
— Здесь выписан химический состав средней ньютоновской гинеи, глубокоуважаемый Илья Всеволодович. И она, оказывается, содержит золота больше, чем полагается.
— И вы опять будете настаивать на том, что лишнее золото Ньютон сработал лично? Может быть, при содействии Мефистофеля? Как вы вообще относитесь к Мефистофелю, Рюрик Андреевич? Не нашли ли вы ему живого прототипа?
— Вы хотите меня оскорбить, Илья Всеволодович? Не удастся. Вот, прочтите то же самое на официальном бланке. Здесь и состав и справка о том, что золота в монете больше нормы.
— Хорошо. Прочел. Но чего вы от меня-то хотите?
— Всего-навсего того, чтобы вы изготовили золото.
— А смысл, смысл? Кому это золото будет нужно? Представим себе на минуту — не дольше, — что вы правы. Если я завтра повторю Ньютоново открытие, послезавтра в мире будет такой финансовый. кризис, что паника 1929 года покажется шуткой. Кому нужно золото, потерявшее цену?
— Нужно! И на обшивку спутников, да и вообще. Ленин же говорил, что мы будем делать из золота общественные уборные!
— Только после победы коммунизма, вспомните цитату поточнее, Рюрик Андреевич. Но, в конце концов, не в том дело. Блефом заведомым не хочу заниматься. Жизнь коротка, а серьезных дел хватает.
— Верных дел?
— Что вы хотите этим сказать?… — Трушин вскочил на ноги — столько презрения было в моем голосе. — Как вы смеете разговаривать таким тоном?
— Простите, Илья Всеволодович. Я это не столько в ваш, сколько в свой адрес. Тоже люблю только верные дела. Еще раз простите и до свидания.
— Нет уж, какое там «простите». Давайте объяснимся.
— Ну что же. Вы, я уже знаю, много раз проверяли экспериментами теорию относительности.
— Да.
— Все время оказывалось, что старик Эйнштейн прав.
— Так.