— И вам никогда не хотелось, чтобы именно по этому пункту великий Альберт ошибся?
— Хотелось ли мне этого? Не то слово! Ради этого я и брался за такие эксперименты. Я нарочно проверял устои. Если бы хоть один из них рухнул… Мне говорили: зачем ты за это берешься? Выбери эксперимент, где больше шансов на открытие, возьми дело повернее… А меня привлекала именно степень риска. Риска неудачи… Ведь подтвердить известное значило для меня потерпеть неудачу. Что делать? Привык. Зато отработал методику. Стал доктором…
— И вам это нравится?
— Что?
— Докторская степень, отработанная методика? Не надоело вам чувствовать себя мудрецом?
— Знаете, Рюрик Андреевич, со мной давно никто так нагло не разговаривал.
— Обидно за вас, Илья Всеволодович! Вы слишком привыкли к тому, что все теории оказываются верными.
Трушин сел и засмеялся:
— Нет, вы мне определенно нравитесь, Рюрик. Знаете, я думаю, что нам пора обходиться без отчеств.
— Идет.
— Такое упрямство заслуживает вознаграждения. Черт с вами, я подумаю завтра над вашей идеей. А пока пойдемте выпьем. За то, чтобы я перестал чувствовать себя мудрецом.
— Вы мне нравитесь еще больше, чем я вам, Илья. Пойдемте, выпьем. И знаете, где? У меня дома.
СОН II. ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, ИСААК ИСААКОВИЧ!
— Добрый вечер, Исаак Исаакович, — негромко сказал я.
И сам удивился, как изысканно это прозвучало по-английски:
— Good evening, Isaac son of Isaac!
Человек в пудреном парике поднял от рукописи длинное лицо с длинным узким носом, прищурил усталые маленькие глаза, всмотрелся в меня, отложил в сторону гусиное перо, деловито посыпал белым песком из серебряной чашечки недописанную строчку, привстал в кресле, снова близоруко вглядываясь в меня.
— Добрый вечер, сэр. Чем могу служить? Простите, но лакей не предупредил меня о вашем визите.
— И не мудрено, Исаак Исаакович. Вы просто задремали в кресле, и мы с вами друг другу снимся.
— Снимся? Тогда я его прощаю, этого лакея. Но почему вы, сэр, так странно ко мне обращаетесь? Мы ведь живем не во времена славного короля Этельреда. И почему вы так странно одеты, сэр?
— Видите ли, у нас в стране до сих пор принято добавлять к имени собеседника имя его отца, Исаак Исаакович.
— В какой стране, сэр?
— В России.
— …Россия… О да, так теперь называют свою землю московиты. У меня же есть среди знакомых ваши соотечественники, сэр. Даже ваш король… нет, как это? Цар. Цар Пит. Его приводили ко мне на монетный двор. Большой человек. И не только ростом.
— У нас в стране его именуют даже великим, Исаак Исаакович.
— Великим? Возможно. Но скажу вам по чести, сэр, я не хотел бы быть его подданным. Не совершаете ли вы государственную измену, сэр, выслушивая такое заявление?
— Да нет, Исаак Исаакович. К тому же я не подданный царя Петра, а только потомок его подданных.
— Петра! Звучит как на латыни. А потомок… Как это понимать?
— Вы мне тоже снитесь, Исаак Исаакович. Я живу на двести пятьдесят лет позже вас.
— А я еще часто жалел, сэр, что приходится тратить время на сон! Тут, оказывается, можно кое-что узнать о будущем. Что обо мне знают, сэр, через два века в Московии, извините меня, сэр, в России?
— Вас помнят, Исаак Исаакович. Вас считают великим физиком.
— Значит, всем этим недоучкам Гунам и Лейбницам не удалось меня обокрасть!
— Их тоже помнят, но ставят ниже вас.
— Ниже меня! Еще бы! Этих мошенников! Сэр, если бы вы знали, сколько крови они мне испортили, эти воры!
— Но, сэр, говорят, что они ничего у вас не украли, просто вы так долго не публиковали свои открытия, что за это время некоторые из них удалось повторить другим.
— Долго? Но я должен был убедиться в своей правоте. Все эти Гуки и Лейбницы могут ошибаться — их ведь забудут, что бы вы там ни говорили про свою Московию XX века. Я не имею нрава ошибаться. Гипотез я не строю, сэр, мои работы достоверны, сэр, запомните. А вокруг — интриги, мошенничество, клевета… Но вы ведь все это знаете.
— Знаю, Исаак Исаакович, но вы, ей-богу, многое принимаете слишком близко и сердцу.
— Слишком близко? Я просто не обращаю на это внимания! Теория гравитации останется в веках, лак и мое толкование Апокалипсиса. Чему вы улыбаетесь, молодой человек?
— Вы сравниваете несравнимое. Теория гравитации — да, а вот толкование пророчеств…
— Уж не атеист ли вы, молодой человек? В нашем развращенном выстави свете они сейчас попадаются.
— Да, Исаак Исаакович, я атеист.
— Чудовище! Вон из моего дома.